Николай Дементьев - История моей любви

— Идем на кран! — и потащила меня за руку.

Оказывается, ребята собрались ехать в воскресенье на остров купаться, а у катера надо было заменить винт, для чего корму его требуется поднять из воды и подержать так минут двадцать. И второй кран свободен…

В кабине крана Дубовик сидел на корточках перед контроллером и что-то делал с ним.

— Вот! — тотчас же сказала Витя. — И только потому, что не захотели кланяться ему в ножки.

— Что с краном? — спросил я.

— Не видите?

— Нет, не вижу.

— Пальцы контроллера чищу, если не видите.

— Прошу отложить это до ночной смены. Барж, я вам уже говорил, ночью не будет. Кстати, Котченко вчера пальцы чистил. Так, Вася?

— Чистил.

Дубовик поднялся, протяжно произнес:

— Иэ-эх!.. — и со всего размаху шмякнул комок обтирки об пол.

Я не удержался:

— Работать над собой приходится, работать! Ничего не поделаешь, Сидор Дмитрич.

Смородина захохотала.

В одну из следующих ночей случилась авария: на кране Смородиной не включался поворот стрелы. Мы возились часа два, а баржа в это время стояла. Я вспомнил чуть не весь учебник «Электрооборудование кранов», перепробовал все, что знал… Смородина молчала, не глядя мне в глаза. В это время на кран поднялся Дубовик.

— Его ни за что не спрашивай, имей гордость! — быстро шепнула мне Смородина, но я сразу же сказал ему:

— Вот не знаю, в чем дело. Приходится вас спросить, Сидор Дмитрич… Баржа ведь стоит!

Он мельком взглянул на контактор, улыбнулся:

— А где уж мне, если вы не знаете! — и медленно пошел с крана.

— Знает! — Смородина выругалась.

Только к утру нашли: кто-то подключил к контактору ограничители вылета стрелы.

— Дубовик? — Смородина выпрямилась, откидывая с лица тыльной, чистой стороной руки волосы.

— Нет, не думаю, уж очень грубо. Случайность, наверно.

— А ты, Степаныч, ничего, упорный! — Она громко засмеялась: — Иди, иди, мойся.

Когда я спустился с крана, по стенке шли Зубков и Петр Ильич. Я подробно рассказал, в чем было дело. Петр Ильич раздумчиво спросил:

— А что, если заменить Дубовика Котченко? Надо же как-то человека воспитывать.

Зубков повернулся ко мне:

— Ну, крановый бог, решай. С тебя спрос!

— Ладно, — сказал я. — Через несколько дней отвечу.

Я бы мог, конечно, сразу сказать, в чем дело, но получилось бы опять несолидно, по-мальчишески. И, кроме этого, хотелось последнего, неопровержимого доказательства…

Два дня непрерывно угощал ирисками смешливую Зою из расчетной группы бухгалтерии, обещал сходить с ней в кино, и наконец нашел: Дубовик выписывал себе наряды как крановщику. Это еще полбеды, — когда мы с Зоей подняли журнал флота, три наряда оказались вымышленными, указанных барж в это время в порту не было.

В конце недели Зубков подписал приказ. Котченко согласился сразу, только просил помогать. Долго пришлось уговаривать Смородину: она боялась, что Вася, став механиком, будет меньше зарабатывать.

Как-то часов в восемь вечера я вышел на улицу из проходной порта и вдруг услышал удивительно знакомое, негромкое:

— Павлик…

Я обернулся и вздрогнул: сбоку, на мостках у забора, стояла Тина… Ярко-зеленая жакетка-распашонка и маленькая изящная шляпка с длинным, чуть колышущимся золотистым пером. Я сразу забыл, что она разрешила Феликсу целовать себя, что тогда не ушла со мной… Обнял и прижался к ее губам.

— Спасибо, что пришла! Я так ждал тебя…

— И я! — чуть слышно выдохнула она.

— Ой! — вспомнил я, — не перепачкать бы тебя!

Она зорко оглядела мой старый китель, мятые брюки в масляных пятнах, грязные руки…

— Все… по-старому? — и засмеялась. — День и ночь на производстве?

— Ага.

— А суд?

— Какой? А… пока ничего.

— Пока?

— Пока.

Она еще чуть-чуть отодвинулась, все вглядываясь в меня.

— Я все видел. С дерева. Как Феликс тебя…

— Видел?

— Степаныч? — Витя неожиданно дернула меня сзади за рукав, вдруг заметила Тину и на секунду замолчала, прищурившись и разглядывая ее. Сбоку подошли Смородина и Котченко. Я почему-то не решился знакомить ребят с Тиной.

— Простите, у нас дела рабочие, вам будет неинтересно! — Витя все пристально, в упор рассматривала Тину.

Смородина тоже неприязненно оглядела Тину с ног до головы и вдруг прижалась к Котченко. Он обнял ее за плечи своей ручищей, удивленно и чуть брезгливо разглядывая длинное перо на шляпе Тины… И я неожиданно понял, как странно выглядит Тина среди нас! И по одежде, и по всему… И еще этот ее подчеркнуто независимый, высокомерный вид… Чувствуя, что краснею, я торопливо пробормотал:

— Ты подожди, пожалуйста, минутку…

Тина с холодным, невозмутимым лицом — только едва заметно и часто-часто дрожал подбородок — медленно повернулась и пошла. Свернула за угол — ребята все смотрели ей вслед.

— Эх, ты! — огорченно сказала мне Витя; Смородина и Котченко молчали, отвернувшись, и я вдруг почувствовал, что эта встреча с Тиной как-то отдалила меня от них, сделала немного чужим, непонятным…

— Бросьте, ребята! — быстро сказал я.

Тина стояла за углом, ждала меня, и по ее бледному, спокойному, как всегда, лицу быстро-быстро текли слезы.

— Нет, я не могу, — решительно произнесла она и вдруг, сразу, перестала плакать.

Отвернулась, достала из длинной, в форме шкатулки, тоже зеленой сумочки пудру, зеркало. Потом сказала:

— Извини, я минутку…

Я стоял, смотрел на нее и чувствовал, что случилось что-то ужасное, непоправимое, я не мог понять что. И опять сказалась моя мягкотелость:

— Тина, хочешь, я возьму дома паспорт и мы с тобой сейчас же пойдем в загс?

Она повернулась и вздохнула, укладывая все обратно в сумочку. Потом взяла меня за руку, подняла глаза, чуть-чуть улыбнулась и тихонько проговорила:

— Вот ты какой… Хочу разлюбить тебя, а ты скажешь такое. — и не могу! — Она помолчала, поправила шляпку. Опять улыбнулась: — Из порта тебя теперь… как это у вас?.. буксиром не вытянешь. Да?

— Да зачем же вытягивать? Я уже привык. Ну, нашел себя, что ли… В порту я человек, инженер, все уже меня знают.

— Знал бы ты, какой ты хороший мальчик, Пашенька! — Она вдруг сильно прижалась лицом к моей груди и быстро-быстро, захлебываясь, прошептала: — Любимый ты мой! Счастье мое! Обещай, что у нас с тобой все будет по-старому! Что бы ни случилось! Ведь такие мальчики, как ты, любят на всю жизнь, правда? Ты ведь не разлюбишь меня, да? Просто не можешь, да?..

— Не могу, Тина. Правда…

Она отвернулась, помолчала.

— Ты что-то хочешь мне сказать?

Она снова внимательно посмотрела мне в глаза и вдруг решилась:

— Мы с Феликсом… поженились.

Я молчал. У забора рядом какая-то седая, сгорбленная старушка в черном платье, прижав коленом к доскам кошелку с продуктами, держала в костлявых руках мешочек и зубами развязывала узелок на нем. Даже зажмурилась от напряжения…