Николай Дементьев - История моей любви

— Да если молодость еще трудная выпадет, да вообще натура заячья, вот и будешь, как ворона, каждого куста бояться!

Не мне, конечно, состязаться с Маргаритой Сергеевной; и опыт у меня не тот, да и сам характер, поэтому она сразу поняла, отпарировала молниеносно:

— Молодость у нас с Мишей была, как у всех. Вы принесли документы Дарьи Тихоновны?!

— Сейчас-сейчас…

— Это первое, что должен надежно усвоить каждый человек, — уже помягче проговорила она. — Сначала научись жить, а все остальное — второстепенное, вытекающее из этого, Анна!

Оговорилась она или действительно назвала меня на «ты»?..

— Может, болели вы в молодости?.. Или Михаил Евграфович?..

— С чего это вы взяли?! — Нет, вежливость не изменила ей.

— Может, какая крупная неудача в начале вашего жизненного пути стряслась?

— Пока гром не грянет — мужик не перекрестится, — презрительно процедила она, и губы у нее покривились снисходительно, а ноздри все оставались такими же хищными. — Слов нет, проще амбразуру грудью закрыть, а умение в том, чтобы противника обезоружить! — Нет, не скажет она ничего, не даст дополнительного оружия мне в руки.

Ну, хватит!.. Да и Дарья Тихоновна все так же лежала неподвижно пластом; и белое лицо ее было в слезах; и нижняя губа беззащитно закушена; и руки вытянуты, как брошены… Нашли место две боевые бабы, где сражаться!

— Документы, Анна! — прозвенела Маргарита Сергеевна.

Я поглядела еще на Дарью Тихоновну… Надо бы по-настоящему прощения у старушки попросить!.. И тут в дверях послышался звонок. Я открыла их и увидела такую же рослую, как и я, женщину в белом халате и с чемоданом в руке.

— Вот спасибо, что приехали! — заторопилась я. — С сердцем у соседки совсем-совсем плохо!

— Совсем-совсем? — переспросила она, уже чуть улыбнувшись, и я с облегчением поняла, что врач эта — такая же, как я, только постарше.

— Плохо старухе, а тут еще нервирует ее знакомая!..

— Знакомая ее и погулять может пока, — в спину мне ответила врач, вслед за мной идя в комнату Дарьи Тихоновны.

— Что это?! — изумленно спросила Маргарита Сергеевна, во все глаза глядя на врача и даже встав со стула.

Ей никто не ответил, а врач подошла к Дарье Тихоновне, присела на стул рядом с ее кроватью, стала слушать пульс…

— Зачем ты, Анка?.. — все плача, спросила меня Дарья Тихоновна.

Врач послушала еще пульс, внимательно следя за ее лицом, потом искоса глянула на меня и повернулась к Маргарите Сергеевне, попросила ее вежливо:

— Выйдите, пожалуйста, пока: больной нужен покой.

Опять на миг скрестились клинки. Сначала врача и Маргариты Сергеевны, а потом — мой и ее же. И ей пришлось покинуть поле боя.

У Дарьи Тихоновны оказалось предынфарктное состояние, и врач отправила ее в больницу. Я собрала необходимые вещи и на санитарном транспорте свезла Дарью Тихоновну. В машине она держала меня за руку и плакала. А я успокаивала ее и тоже плакала.

И сейчас не знаю, как у меня хватило сил и терпения дождаться Игоря. Может, и потому, что я ведь не только ждала его, а еще жила и работала, каждый день по восемь часов со своими на заводе. Если с дорогой считать, то и все десять часов я отсутствовала дома. И в магазины заходила, еду себе готовила, хоть надежнейший мой товарищ — аппетит — и стал слабеть, впервые в жизни изменяя мне. Наш цеховой врач сказала, что скоро мне потребуется перейти на работу полегче, а ребята из конструкторского бюро, с которыми я общалась в комитете комсомола, стали звать меня к себе чертежницей. Черчение у меня хорошо получалось и в школе, и в училище потом, так что я не беспокоилась: справлюсь. И к Дарье Тихоновне успевала частенько забегать в больницу, приносила ей чего-нибудь вкусненького. Так же регулярно навещала ее и Маргарита Сергеевна, все уговаривала подписать доверенность на право обмена ее комнаты. Ее посещения дополнительно возбуждали Дарью Тихоновну, и мне пришлось поговорить с заведующей отделением, после чего Маргарита Сергеевна ограничилась передачей записок и конфет с печеньем. С будущей возможной свекровью моей мы иногда сталкивались в больнице, но в разговоры не вступали, только здоровались подчеркнуто вежливо. Иногда я чуть ли не со страхом думала: а если и мой будущий сын вот так же сблизится с девушкой, да я с ней сражаться буду?! Хоть умом и понимала всю трудность положения Маргариты Сергеевны, но ни капельки не жалела ее. А Михаил Евграфович не давал о себе знать, полностью самоустранился, то есть ушел в глухую защиту. Как и сын его, который все не подавал вестей.

Ждала я Игоря и потому, конечно, что ничего другого мне просто не оставалось. Только все две недели, что Игорь должен был пробыть в командировке, я считала дни чуть ли не по пальцам.

Мама любила повторять: «Время — лучший врач». Раньше я не умела оценить всю мудрость этих слов, а теперь… И будущий ребенок мой все чаще и сильнее, счастливее даже напоминал мне о себе… Да и последний случай с Дарьей Тихоновной убедительно показал мне моральный облик Тарасовых: ведь опоздай я с вызовом врача, и милая старуха вообще могла умереть!.. Одним словом, сначала бессознательно, только душой, я даже как-то незаметно для себя, но все ощутимее стала чувствовать: а нужна ли мне совместная жизнь с Игорем, буду ли я счастлива с ним, и главное — повторяла я уже в сотый раз! — могу ли я допустить, чтобы у моего ребенка — и такой отец был?! К тому же и встреча с Мариной Люблиной убедила меня в этом.

Я просто не могу жить с человеком как с мужем, если всегда и во всем не чувствую его родным себе до конца, такая уж я… Неизменная честность его и прямота в отношении к главному в жизни — к работе, к ребенку, к семье — должны быть такими же точно, как у меня самой. И до конца, в любой мелочи — точно такими же, иначе я просто не могу.

А во всех Тарасовых было одно общее, нестерпимо противное мне: лживость. И одновременно я все твердила себе, что Игорь просто не успел сообщить мне о своем отъезде; и мы с ним ведь подали заявление на регистрацию брака; и мы зарегистрируемся в назначенный день… И Дарья Тихоновна поправится, и мы будем жить втроем, а потом у нас родится ребенок, а Игорь постепенно — потому что он мужчина, а не женщина — полюбит его, и все у нас будет хорошо и счастливо…

Но как я ни старалась успокоить себя, все равно видела Игоря и слышала, как он говорит: «Ах, как все просто и легко было бы, согласись ты подождать с ребенком!..» И слышала голос Маргариты Сергеевны, жестоко и безжалостно доводившей Дарью Тихоновну до инфаркта: «Его надо изо-ли-ро-вать от этой Анны, изо-ли-ро-вать!..» И даже видела, казалось, какие у нее сейчас хищно побелевшие ноздри… И отвердевшее лицо Михаила Евграфовича видела, когда он сидел на диване рядом с женой в их столовой и гладил ее руку… И слышала слова Дарьи Тихоновны: «Женитьбой Игорешка еще на ступеньку должен подняться…»