Николай Дементьев - История моей любви

— Если тебе будет легче, то прощаю, — устало наконец вздохнула я.

— Спасибо! — опять-таки совершенно по-мальчишески вскрикнул он.

— Но женой твоей я быть не могу, — так же ровно договорила я, все не двигаясь. — Никак не могу!

— Да почему?!

— Разлюбила я тебя.

— Это у тебя пройдет, ты сейчас просто беременна!

— Я не о такой любви, я о настоящей. И ребенка своего не могу тебе доверить.

— Да почему?

Я еще раз прислушалась к себе: ничегошеньки-ничего я не испытывала, кроме обычной усталости, совершенно естественной для меня сейчас, решительно ничего! И терпеливо сказала все, как чужому человеку:

— Не имею я права вырастить своего ребенка мещанином, хоть официально сейчас такого гражданского сословия и нет, вот и все.

— Ах, так?!

Даже мурашки у меня по спине пробежали, так неприятно мне сделалось, что Игорь все еще здесь, в прихожей, вообще в квартире, где когда-то жили мои родители!.. И я сказала:

— И вот еще что: ребенку я твоего имени не дам!

— Как так?.. А алименты?

— Если ты не отец, какие же алименты?

— Вон как… — и с лица его постепенно начала сбегать напряженность, он даже переспросил с откровенной надеждой: — Окончательно решила?!

— Ты же меня, кажется, знаешь.

Лицо его на миг совершенно облегченно и так же по-мальчишески широко заулыбалось, но вдруг снова по-злому сморщилось. Он открыл двери и спиной протиснулся в них, уже с лестницы прохрипел:

— Смотри, пожалеешь: на коленках приползешь!..

Тетя Шура — дворник у нас исправный, поэтому на лестнице горел свет. И вот я секунду еще поглядела на Тарасова-младшего: да, совершенно чужой он мне человек, даже неприятный до брезгливости. И неожиданно для себя спросила удивленно:

— Еще с детства трусость родителей чувствовал, да?.. — Вздохнула горестно: — Прямо-таки спасать мне от тебя надо моего будущего ребенка: ведь от напуганного человека, травмированного страхом, вообще не знаешь, чего можно ждать, как от сумасшедшего или алкоголика в белой горячке!..

По-школьному это называется, кажется, метаморфоза, то есть стремительное превращение, если я правильно помню. Только что Игорь кричал: «На коленках приползешь!» — а сейчас передо мной стоял хоть и все такой же красивый, но уже испуганный, растерянный, жалкий даже парень. Но для меня он по-прежнему был артистом, исполняющим свою роль на сцене, а не действующим лицом пьесы, и жалости к нему я не чувствовала, только одну брезгливую отстраненность. И этот парень по-новому просительно выговорил:

— Анка, милая, вот теперь я по-настоящему понял, за что я тебя люблю! — Даже повторил: — На всю жизнь люблю!.. — И по-человечески просто, с самыми естественными интонациями голоса пояснил: — Без тебя, Анка, даром я свою жизнь проживу!

— Да еще и на цыпочках?

— А?.. Да, правильно: именно на цыпочках!

Тут я неожиданно почувствовала, что силы мои уже на исходе. Главное, потому, что предательская бабья жалость змеей начинала вползать в мое сердце!

— Все!

— Все, значит?!.. — Игорь всхлипнул. — Как же я буду без тебя! — он уже откровенно плакал, но одновременно послушно, хоть и автоматически, пятился на лестницу от дверей.

И только когда уже гладила на кухне белье, все-таки чуточку удивилась: вот и лишила я только что своего будущего ребенка его отца, а ведь по-настоящему не взволновало меня это… И почти сразу же поняла почему: да ведь все это — хоть и полубессознательно — уже было решено мною раньше, еще и до этого прихода Игоря!

А к началу моего декретного отпуска Дарья Тихоновна выписалась из больницы. Я привезла ее домой, она разделась, обошла всю нашу квартиру, тихонько улыбаясь, потом села на кухне, подняла разгладившееся лицо, посмотрела на меня своими ясными глазами:

— Вот и дома я, Анка ты моя милая! — Покивала сама себе и договорила ласково: — Доченька ты моя душевная, ведь я всю свою жизнь, в больнице скучая, заново передумала: ничего мне больше не надо, как с тобой рядом жить!..

— Ну-ну, — смутилась я, расставляя на столе торт, печенье и конфеты, любимые яблоки Дарьи Тихоновны — антоновку: за ними на рынок съездить пришлось.

Стали мы с ней пить чай. Дарья Тихоновна, откровенно наслаждаясь, пила из блюдечка, прикусывая сахар, по-стариковски держа блюдце одной рукой перед собой, отдувая губы. И мне было радостно глядеть на милую старуху, только сейчас я поняла, как же соскучилась за эти месяцы по ней.

— Зарегистрировались? — вдруг спохватилась она, даже поперхнулась от торопливости и поставила блюдце на стол, тревожно глядя на меня.

— С кем? — улыбнулась я.

— Ну, слава богу!..

— Да и как же я могла сделать это, вам не сказав?

— Опомнился он, что без тебя тусклую жизнь проживет, звал?..

Я сообразила наконец, что она говорит про Игоря, и рассказала ей о его посещении, нашем последнем разговоре. Она помолчала, внимательно выслушав меня, потом вдруг удивилась:

— И жизнь я с Тарасовыми прожила, а вот так отчетливо не понимала их, хоть и постарше тебя. — И снова удивилась: — И чего я, дура старая, боялась в больнице, что Игорь уговорит тебя, ведь знаю уж твой характер-то… — И опять вздохнула: — Ой, а Леша-то? — Я молчала, только вот улыбаться не могла перестать, а Дарья Тихоновна вдруг огорченно ответила самой себе: — Я еще по ночам в больнице поняла, что Леша первым не позовет тебя, нет!..

— Почему? — прошептала я, мгновенно и сильно испугавшись.

— А гордый он тоже, вот вроде тебя! — Увидела мой страх и поспешно успокоила, даже повторив Лешины слова о его Кате: — А что ребенок у тебя не от него, так для Леши-то главное, что твой это ребенок! — И попросила вдруг: — Ты уж старайся, Анка, переломить свой характер, да и вообще до Лешиного уровня во всем подняться!

— Хорошо…

— Ой! — неожиданно вскрикнула она. — Да ведь ты и с ним регистрироваться не пойдешь, если бы даже он и позвал?..

— Почему это?.. — Я все не могла поднять глаз.

— А пока ребенок у тебя не родится и не увидишь ты, как Леша к нему относится, да?..

— Не знаю…

Потом она дотошно выспросила меня о режиме, предписанном мне врачом, удовлетворенно вздохнула:

— Это я еще и в больнице поняла, что ты соблюдать его будешь!

И вот после возвращения Дарьи Тихоновны из больницы я будто в санаторий на курорт попала. Мне оставалось только гулять, во время этих прогулок покупая продукты, а все остальное Дарья Тихоновна взяла на себя. И Леша каждый день заходил к нам, и девчонки с завода забегали, а однажды вечером пришла вся наша бригада, Пат со Степаном Терентьевичем были с женами. И столько всего надарили — и коляску, и ванночку, и полный набор белья для ребенка, что мы с Дарьей Тихоновной даже прослезились от радости…

Мы с Лешей часто ходили в кино… Даже не помню, какой фильм мы смотрели тогда, но Леша вдруг решился и взял меня тихонько за руку своей громадной и сильной всегда, а сейчас удивительно нежной рукой. И потом весь сеанс не отпускал мою руку… А когда фильм кончился и в зале зажегся свет, мы с ним никак не могли поглядеть друг на друга… Вышли на вечернюю морозную улицу, и Леша поймал такси, мы с ним сели рядышком на заднее сиденье, поехали к моему дому. И Леша снова взял мою руку нежно и ласково.