Зигмунд Скуиньш - Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека

Бежать по улице на сей раз не хотелось. Засунув руки в карманы, я стоял в стеклянном простенке и ждал, когда появится такси. Швейцару я, должно быть, показался подозрительным субъектом, — он ни на шаг от меня не отступал и все порывался хоть что-нибудь выяснить, добродушной болтовней маскируя должностное любопытство. Ничего особенного из меня он не выудил. Разве что направление, по которому уехал, когда назвал шоферу адрес общежития профтехучилища.

— Один раз встретил друга — хорошо. В другой раз встретил — еще лучше! — ненца обрадовало мое появление.

— Красивый город, а? Почти как на Западе, — наставнику захотелось обменяться со мной впечатлениями. — Видели в соборе старые военно-морские флаги?

— Видел.

— Дела свои уладил? Все хорошо?

— Нормально.

— А почему эстонцы носят шапочки с помпоном?

— Отставить, вопрос не по существу, — возразил наставник.

— Почему? — не унимался ненец.

— У эстонца всегда помпон на голове, — сказал я. — Был и будет.

— Хорошо бы завтра съездить в Олимпийский яхт-клуб. Может, вместе поедем?

— Завтра я еду домой, — сказал я. — Визит окончен.

— Серьезно?

— Вполне.

Наставник высказал предположение, что у меня начинается простуда, и в лечебных целях предложил выпить грога.

— Нет, — сказал я, — завтра все будет в порядке.

Допускаю, во мне опять заговорил капитан Клосс, ибо никаких логических обоснований для такого утверждения не было. Более того, я был убежден, что дела мои скверны. И в телесном смысле, и в духовном. И все же сказал: завтра все будет в порядке.

Как позже выяснилось, обоснование все же имелось. Просто я о нем не знал. Примерно в то время, когда я отказался от грога, Зелма уже находилась в пути. И, конечно же, она обо мне неотступно думала. Каким образом Зелме удалось так быстро напасть на мой след, осталось загадкой. Возможно, свою роль тут сыграл швейцар из «Виру». Впрочем, это неважно. Важно, что, когда я с головой укрылся одеялом и начинал уже впадать в сон, чтобы от леденящих душу воспоминаний и мрачных мыслей хотя бы до утра провалиться в блаженное беспамятство, раздался стук в дверь и в комнату вошла Зелма. За ней стояла комендантша — похоже, ее подняли с постели, она еще как следует не проснулась, из-под распахнутого пальто выглядывала комбинация.

— Ну, слава богу, — окинув меня озабоченным взглядом и ощупав ладонями, проговорила Зелма, располагаясь на краю кровати. — Жив и невредим.

Зелма говорила, как бы захлебываясь словами: она-то думала, что я проживаю в одном из соседних с ней номеров. И только Саша, будучи гениальным знатоком человеческих душ, заподозрил что-то неладное. Потом в регистратуре она выяснила, что я отнюдь не проживаю в «Виру». И так далее и тому подобное.

При таком обороте дела мне, конечно, пришлось рассказать ей, что и как.

— Но ведь это чистая фантастика! Фрагмент из пьесы Беккета! Сокол ты мой несчастный! Страдалец бессловесный! С ума сойти — ни слова не сказал!

Зелма утешала, жалела, теребила меня, целовала в щеку. И это опять была Зелма, та самая, которая когда-то сидела у окна и смотрела, как ветер обметает с вишен лепестки. Зелма с ее милой близорукостью, которая видит только меня и больше никого. Лишь я один ее интересую, лишь обо мне ее мысли. То был момент, когда я восхищался Зелмой и сам себе завидовал.

Ненец и наставник решительно ничего не могли понять. Вначале они сохраняли горизонтальное положение, однако, взбудораженные драматическим зарядом ее голоса, сели на своих кроватях и, заворачиваясь в одеяла, сгорали от нетерпения и любопытства.

— В чем дело? Что случилось?

— Да ерунда!

— У товарища пальто увели, — объяснила Зелма.

— Пальто? Не может быть! — не поверил наставник.

— Да! — от наплыва энергии Зелма прямо-таки искрилась. — Вы только вообразите себе ситуацию: в трехстах километрах от дома, в двадцатиградусный мороз человек остается в лавсановом костюме.

Ненец в неподдельном ужасе обхватил руками свою глянцевито-черную копну волос.

— Ой-ой-ой! Вот это беда, вот это зло! И шапку тоже?

— Шапка была в рукаве.

— Ой-ой-ой! Ну, не расстраивайся. Шапку я тебе дам. Хорошую шапку. Теплую шапку.

Он хотел было подняться и тут же бежать к чемодану, да вспомнил, что в комнате женщина, застыдился.

Я сказал, что очень ему признателен, но подарок не приму, на что он обиделся и процитировал в ответ пословицу примерно такого содержания: одним пальцем с веслом не управишься, а пятерней — управишься. Его русский язык был довольно своеобразен, я мог чего-то не понять.

Комендантша с чисто эстонской сдержанностью особых эмоций не выражала. Однако и она, возможно, находясь под впечатлением великодушия ненца, пообещала мне вполне приличную телогрейку.

— Какой у вас размер? Пятьдесят второй? Ну и прекрасно. Будет вам телогрейка. В прошлом году от кровельщиков осталась. Начали крышу крыть, а к весне исчезли. Вместе с кровельным железом.

— В милицию заявили? — поинтересовался наставник. — Надо было сразу подать заявление. Тут важно дать делу юридический ход. Не то, если даже виновные найдутся, вы не сможете предъявить претензий.

— Ах ты бедный мой дурачок! Замерзшее мое сокровище! Ни о чем не думай, мы это уладим! — Зелма щекотала у меня за ухом.

На следующий день я перебрался в «Виру». У одного из Зелминых таллиннских знакомых в свою очередь оказался знакомый, сосед которого по гаражу работал главным электриком в «Виру» или что-то в этом роде. Номер буквально сразил меня своим убранством, и только цена его несколько отрезвила. Зелма пообещала дать денег взаймы. И вообще голова ее была полна планов. Музыкой она больше не занималась. Все свое время посвящала мне.

— Тебе за пальто полагается компенсация, — объявила она, — или я ничего не понимаю в социалистической законности.

Она обзванивала редакции, различные учреждения, консультировалась с юристами, работниками милиции, бухгалтерий. Куда-то отправлялась одна, иной раз и меня брала с собой, подталкивала вперед, крутила меня, демонстрировала. Ее голос дрожал от негодования, она задыхалась от возмущения. Бюрократические проволочки, нерасторопность инстанций — все это необходимо преодолеть. Ведь нельзя не обратить внимания и на особые обстоятельства: студент из братской республики, в каникулы решивший расширить свой кругозор, оказался в трудном положении. Впрочем, к чему эвфемизмы? В безвыходном положении.

Кого представляет Зелма? В широком смысле, разумеется, общественность. Недремлющую совесть и голос правды. В более узком смысле — студенческий коллектив, комсомол, профсоюзную организацию, друзей и товарищей.

Временами мне становилось прямо-таки неловко, иногда хотелось сквозь землю провалиться, но Зелма не сдавалась. Чего ты стесняешься, не будь простаком. Уж если взялся за что-то, жми до упора, чтоб был результат. Понятно, они пытаются увильнуть. Понятно, платить им не хочется. Отнюдь не потому, что компенсация тебе не полагается, а просто по лености, робости, нерадивости. Ведь это жутко интересно — выбить из них то, что тебе по закону положено. Ах ты, мой стеснительный, мой нерасторопный, бескорыстный. В подобных ситуациях в одно и то же время нужно быть быком и оводом.