Зигмунд Скуиньш - Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека

Все как будто просто и понятно, в то же время бред полнейший. Я молча смотрел на Рандольфа, ждал продолжения. Жаль было его. Тут никаких сомнений. И не только жалость я чувствовал. Не только жалость ощутил бы любой из нас, если б у него перед глазами его друг обуглился или, скажем, превратился в сосульку. Об этом Рандольфе, сидевшем рядом со мной и во всем остальном похожем на известного прежде Рандольфа, я не знал решительно ничего. Не имел ни малейшего представления о причинах, заставивших его поступить именно так. Я тогда подумал: почему бы ему то, что он поведал мне, не выкрикнуть на весь зал? Почему бы ему не начать скандировать: браво, Анастасия! И вдобавок не выкрикнуть то прилипшее к языку бранное слово. Взгляд у Рандольфа был такой, будто он ладонью прикрывал разверстую рану в подбрюшье, прикидывая в уме, в какой из юпитеров киношников ему шарахнуться лбом.

Объявили перерыв. И — слава богу. Все-таки передышка. Хотя никакой передышки не было. Я по-прежнему не знал, что делать. Но зал ожил, зашумел, мы очутились в людском водовороте.

— По-моему, надо съездить посмотреть, что там с машиной, — сказал я Рандольфу.

Рандольф не ответил, только поморщился.

— Пошли! — произнес я решительней, сам упиваясь своей активностью. — Пойду разыщу Зелму. Хорошо? Жди меня здесь. Договорились?

Предчувствие меня не обмануло: Зелму я отыскал за кулисами. На залитой огнями сцене ректор о чем-то спорил со старым стрелком. Похоже, и Зелма принимала участие в споре. Во всяком случае, с заинтересованным видом стояла рядом, ловя каждое слово.

Я крутился, вскидывал руки, чтобы Зелма поскорее на меня обратила внимание. Из кожи лез. Глупо, разумеется. Минутой раньше, минутой позже, дела не меняет. Зелма всегда на что-то нацелена, у нее нет привычки озираться по сторонам.

В причудливых «костюмах для работы» на сцене показались манекенщицы Дома моделей, ни дать ни взять туристки с другой планеты. Красная драпировка исчезла. Возник небесно-голубой проспект. Техник отлаживал микрофоны. Начальница манекенщиц, полная дама в летах, в противоположность своим подопечным имела вид вполне нормальной советской женщины. О чем-то переговорила с нашим секретарем, потом отозвала в сторону Зелму. И тут наконец Зелма заметила меня.

В телеграфном стиле пересказал услышанное от Рандольфа.

— Бросить его в таком состоянии было бы свинством, — добавил я от себя.

— Об этом не может быть и речи.

— Так что не сердись. Мне, конечно, неприятно, что тебе придется танцевать с Илдафоном и Гунтаром…

Она взглянула на меня с усмешкой, но без кокетства.

Известие не потрясло ее нисколько, даже не огорчило. Пожалуй, наоборот. Мне показалось, дурная весть привела ее в восторг. Брови Зелмы выгнулись, застыли, уголки губ покривила задумчивая складка, что было столь же характерной приметой, как шевеление хвоста у тигра перед броском. Так Зелма возгоралась, заряжалась энергией. Очевидно, у нее в голове вызревал какой-то план, настолько интересный и захватывающий, что все прочее отодвигалось, перечеркивалось.

— Грандиознейший конфликт современности, — сказала вслух Зелма. — Не понимаю, как я сама до сих пор не попала в аварию…

— Рандольф совершенно потерян.

— Еще бы!

— Завтра тебе позвоню.

— Подожди! Я еду с вами. Но после показа мод. Сейчас не могу.

Слова Зелмы, будто удар каратэ, поразили нежнейшие центры. Я даже как-то обмяк, ибо знал, что значит для нее пожертвовать танцами!

Сразу после демонстрации мод мы спустились вниз. Зелма присоединилась к нам в гардеробной. Пока Рандольф разыскивал свою куртку, Зелма как бы невзначай прижалась ко мне и тихо спросила:

— Ну, как впечатление?

— Да ты всех манекенщиц за пояс заткнула.

— У меня, как назло, текст из головы вылетел. Наугад шпарила. Было заметно?

— Нисколько!

— Врешь, чертяка! — Зелма подергала меня за нос.

Вернулся Рандольф. Он плевался и нанизывал одно испанское ругательство на другое.

— Не плюй на пол, — сказала Зелма, — ты в общественном месте.

— Не на пол, сам на себя плюю.

— И себя прибереги на крайний случай, — продолжала выговаривать ему Зелма.

— Состояньице, скажу вам, хоть вешайся. Ей-богу!

— Прекрати! Сейчас разработаем план действий. Ну-ка, дыхни! Нет, милый, к автоинспекции тебя на пушечный выстрел подпускать нельзя. Придется поступить иначе. Отправимся к тебе домой и постараемся убедить твоего папеньку, что ты у нас хороший. Мы ехали все вместе, как вдруг на дорогу выскочила кошка. С кем не бывает? Водки ты выпил потом, от простуды. Одежда мокрая, сам мокрый, к тому же нервный шок. Дальше пусть обо всем твой сеньор позаботится. Заявит о происшествии, получит на руки справку. Солидная внешность внушает доверие. Особенно седины. Надо полагать, он и без того будет взволнован, так что разыгрывать придется в минимальной степени. Согласен?

Рандольф смотрел на Зелму неверящим взглядом и в то же время как бы в экстазе. Как будто она была привидением, которое ему, почти утопленнику, в кромешной тьме бурного моря бросает спасательный пояс.

— Ты это серьезно?

— Моральную часть мы берем на себя. Это сущие пустяки, — продолжала Зелма. — Неужели ты думаешь, что папенька захочет представить тебя невесть каким чудовищем? Мы для родителей до гробовой доски остаемся горячо любимыми, невинными ангелочками.

Рандольф, обхватив голову, дико захохотал. Он подпрыгивал, кривлялся, раз-другой даже свистнул. Его выходки, разумеется, не прошли незамеченными. Вместе с нами в гардеробной находилось еще человек десять. В их числе преподаватель психологии доцент Витол, красавец и кумир студенток.

Неожиданно Рандольф упал перед Зелмой на колени. Я оцепенел: что будет?! Прижав к груди руки, Рандольф принял патетическую позу. Словом, нечто среднее между цирковым номером и сценой из трагедии Шиллера.

— Зелма, если я когда-нибудь с тобой был груб, прости великодушно. Ты лучший парень на всем континенте. Озолотить тебя мало. Памятник из нежнейшего мрамора тебе поставить…

— Спасибо, спасибо, — в тон ему отвечала Зелма, — к чему лишние расходы. Помести благодарность в приложении к «Вечерке», дешевле обойдется.

Меня поразило, что она не спешила прекратить эту банальщину. Пожалуй, даже потворствовала выходкам Рандольфа.

— Хочешь, в ногах у тебя буду валяться?

— Дело нехитрое. Лучше сальто сделай.

— Проще пареной репы.

Я не поверил, что он всерьез. Но Рандольф разбежался, оттолкнулся и — взлетел. Сальто, разумеется, не получилось, но колесом он прошелся. Все равно картина жутковатая. Я еще подумал: как бы шею себе не сломал.

— Можешь быть спокоен, мы с Калвисом разложим все по полочкам.

— Вам и раскладывать не придется, — Рандольф уже успел прийти в себя. — Достаточно будет вашего присутствия. В глазах родителя вы вне подозрений.