Зигмунд Скуиньш - Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека

— Их отношения мне непонятны.

— А я-то, дурочка, считала, что красивых любят больше. На красивых просто чаще заглядываются. Объясни мне, почему именно из-за Анастасии Рандольф кувырнулся в реку с моста?

— Думаешь, нарочно?

— Простачок…

— На мокрой дороге стоит на мгновенье зазеваться…

— Ты и в самом деле слеп. Из-за нее Рандольф разума лишился. Объясни: почему?

— Спроси об этом Рандольфа.

Вопреки желанию ответ мой прозвучал резковато. Рассуждения Зелмы меня раздражали. Быть может, оттого, что я чувствовал в чем-то ее правоту. Теперь мне совсем расхотелось танцевать. Очень сожалею о своих чисто человеческих недостатках — перепадах настроений, метаниях рассудка. Танцевальный зал не самое лучшее место врачевать душевные раны. Но я не мог себя заставить разыграть форсированную страсть, доказывая Зелме, что я «ее хочу».

Часам к одиннадцати у Рандольфа возникла идея продолжить вечер у какого-то Хария из третьего района Иманты. Он даже брался организовать транспорт. Когда Рандольф мне объявил об этом, Зелма танцевала с доцентом Витолом.

— А что там? — спросил я.

Рандольф назвал имена.

— Я не о том… Какая программа?

— Свободная импровизация. Неограниченные возможности.

Пропустил через мозг последствия такого варианта: я согласен, Зелма, разумеется, в восторге, не лишенное интереса начало и тоска зеленая под конец; а завтра все мы, мятые, смурные, зеваем и спим на ходу, глаза, как у рыб, красные, от нас несет сухим винцом, и мы являемся к отцу Рандольфа и говорим: вместе были в машине…

Ну и что? А почему бы нет? К черту рассудительность, предосторожность! Излишнюю осмотрительность, излишнее благоразумие. Чтоб все по правилам, чтоб все как положено. Не слишком горячо, не слишком тихо. От сих до сих.

А где же беспечность? Где безрассудство? Увлеченность? Что, если за этой правильностью и предосторожностью и впрямь скрывается трусость и вялость, боязнь риска? Может, это как раз тот момент, когда стоит принять приглашение Рандольфа? Прокутить до утра безо всяких рассуждений. Рандольф напьется? Постылый визит к родителю сам собой отпадает. Ты ведь этого хочешь? Тебе не придется отказывать Рандольфу, а вместе с тем и не придется врать. Прекрасный выход.

— Так что? Понеслась?

Я не ответил.

— Тут скоро прикроют. Харий сейчас названивает. Минут через десять машина будет подана.

— Надо с Зелмой поговорить.

Она подошла, кокетливо держась за локоть доцента Витола. Зелма казалась веселой, но это была маска. Я видел, с каким рассеянным видом она выслушивала шутки Витола.

— Вы нас немножко извините. — Рандольф нахальнейшим образом втиснулся между ними и фактически оттер в сторону франтоватого доцента. — Нам предстоит решить один существенный вопрос.

Взяв Зелму за руку, глядя ей прямо в глаза, он торопливо повторил то, что уже сказал мне.

Зелма слегка прикрыла веки, ее глаза как бы закатились в глубь глазниц. Такое с ней бывало лишь в моменты высшего презрения и высшего восторга. Затрудняясь в данном случае объяснить условный рефлекс, я невольно вздрогнул.

— Ты, Калвис, поедешь?

Я молча и глупо улыбался.

— Он тебя послушается, — за меня ответил Рандольф, — Как скажешь, так и будет.

У Зелмы на шее пульсировала жилка.

— Все это блеф, — как бы проснувшись, вдруг объявила она, — Калвис никуда не поедет. Правильно, Калвис? Я тоже не еду. Вопрос исчерпан.

Она порывисто повернулась ко мне, всем своим видом показывая, что речи Рандольфа ее не интересуют. Я истолковал это так: Зелме надоели разговоры, она хочет опять танцевать.

Вечер закончился незадолго до полуночи. Когда вышли из Замка, лил дождь. Не сказать чтобы сильный. Ливень был позади. Накрапывало понемногу.

Девушки, повизгивая, прыгали через лужи, ребята поднимали воротники костюмов. Выползавшая из подворотни на мокрую площадь толпа быстро растекалась по гулким улочкам Старой Риги. Звенели голоса, цокали каблуки.

Где-то возле здания Биржи нас нагнал организованный Рандольфом транспорт.

— Вы не передумали? — Голос Рандольфа был полон искушения.

— Спасибо, — ответила Зелма, — что-то не похоже.

Рандольф вылез из машины, подошел к нам.

— Калвис, послушай, что тебе скажу… — Он взял меня за плечо и оттащил от Зелмы. — Войди в мое положение… Ты сейчас придешь домой и ляжешь. И все будет в ажуре… А я… Joder cojones… В таких случаях остаться одному… Поедем!

— Калвис, иди сюда! — Зелма в нетерпении переминалась с ноги на ногу. — Не слушай его. Я никуда не поеду. Слышишь, не поеду…

Мне показалось, в голосе Зелмы я уловил страх. Небольшую истерику — это точно. Что, между прочим, для нее не характерно.

— Зелма не хочет, — развел я руками, — я должен проводить ее до дома.

— Садитесь в машину, чего торгуетесь, — крикнул Рандольф, — и едем к Зелме.

— Нет, — сказал я, — спасибо!

Зелма ни с того ни с сего побежала.

Рандольф без труда догнал ее, схватил на руки, бросил в машину.

— Поехали! — еще раз крикнул мне Рандольф.

— Нет.

Но Зелма уехала.

В ту ночь я спал у Большого. Впервые спина «бегемота» показалась мне твердокаменной. В голове ералаш. Ворочался с боку на бок, терзался, словно осужденный в ожидании последнего рассвета.

Зелма не хотела ехать и все же уехала. Ну да, Рандольф силком затащил ее. Однако он ее не связал. И рот не заткнул. Да Зелму и связанной против ее воли не удержишь. Почему она уехала? Как я мог допустить такое? Как? Почему?

Потому что каждый имеет право решать сам за себя, таков мой главный принцип. Устраивать скандал из-за того лишь, что Рандольф в дождливую погоду решил Зелму подвезти до дома — это несерьезно. Все вроде бы логично. И все же… Почему я совершенно точно знаю, что завтра, когда встречусь с Зелмой и Рандольфом, буду чувствовать себя прескверно?

Неужели и впрямь поступать мужественно и поступать логично — вещи разные? Логично по отношению к Зелме и трусливо по отношению к Рандольфу. Трусливо по отношению к Зелме и логично по отношению к Рандольфу. Что же я должен был сделать? Нокаутировать Рандольфа левым хуком? Воображение нарисовало и такую картину. Но это кадр из фильма, не из жизни. Опомнись, идиот, — драться с другом, попавшим в беду и ждущим твоей помощи! Принципы ясны, пока рассматриваешь их вне связи с действительностью, как препарированные музейные экспонаты в стеклянных банках. Завтра утром ты подтвердишь отцу Рандольфа, что… Ладно, чего там… Что бы ты ни сказал, все будет ложью. Подтвердишь или не подтвердишь? Лгать — против твоих принципов. Лгать ты не любишь. Ты честный человек. А главное — и впредь желаешь быть честным. Тогда к чему раздумья и сомнения? Скажи: нет. Скажи: это против моих принципов. А что в таком случае подумает Зелма? Рандольф решит, что я ему мщу. Ведь он надеется, ему обещано. Рандольфу твоя принципиальность покажется смешной. Он подумает: испугался, поджилки затряслись. Нет, Рандольф так не подумает… Да и вообще, можно ли обойтись без лжи? Врут родители и учителя, врачи и адвокаты, сознательно или бессознательно, из любви или по слабости характера, по доброте душевной или из страха. Избирая наиболее выгодный и удобный для себя ракурс правды.