Гавриил Федотов - Любовь последняя...

Половину платформ погрузили нормально: при полной темноте, присвечивая лишь электрофонариками с засиненными стеклами.

Небо было в сплошной наволоче туч.

Управились погрузиться и в теплушки. Для женщин и детей открыли северные ворота — совсем рядом с подъездными путями. В темноте долго проходили мимо работающих те, кто сегодня покидал заводской поселок. Матери несли детей на плечах, вели спотыкающихся малышей за руки. Рядом шли провожающие, до отказа навьюченные ребячьими постелями, узлами, позвякивающими кастрюлями и чайниками.

Но скоро ветер разогнал тучи и на небе выплыла яркая луна. Тревожно поглядывая на очищающийся горизонт, нервничал начальник эшелона; рабочие заторопились еще больше. Погода явно становилась летной.

— При таком фонаре выйдет эта погрузочка боком! — раздался с вагона ворчливый голос Горнова.

— Да ты хоть не каркай! — сказал Пронькин.

— Я не ворон, — сердился Горнов. — Еще числишься комсомольцем… Словно не знаешь: сейчас завод с самолета — как на ладошке!

— Ты летал?

— Не летал. А вон на той шестидесятиметровой водонапорной башне слесарил и, что такое вышина, знаю. Да ты, умник, взгляни на него сейчас хоть с вагона!

— Сто раз смотрел, — отрезал Пронькин.

Андрейка внимательно огляделся по сторонам. Старый рабочий говорил правду: все было, как на ладони. Большие заводские корпуса и днем не прятались. Раскрашенные защитными пятнами и полосами они все равно имели внушительный вид. Но лунный свет выделял их резче, делал громаднее. Плотно «задраенные» изнутри окна цехов, забрызганные снаружи побелкой, местами теперь — омытые дождями и обитые ветром — тревожно поблескивали стеклом. Ориентирами торчали высоченные заводские трубы и подпиравшая само небо водонапорная башня…

Горнов хоть и ворчал, что он не ворон, а все же накаркал. Раздался тревожный сигнал сирены, и ее пронзительный надсадный вой басово подхватил заводской гудок. Разноголосый дуэт, от которого мороз бежал по коже, длился никак не меньше двух-трех минут, показавшихся Бурлакову целой вечностью.

А когда наконец он смолк, было слышно, как кричат и плачут в теплушках перепуганные дети, и гулко топают сапогами рабочие, стремглав мчась из поселка в отряды ПВО.

К головным вагонам-теплушкам уже бежали запыхавшиеся Кораблев, парторг Порошин и опередивший их высокий военный. Он кричал и распоряжался прямо на ходу. Не успели еще коломейцы снять погрузочные тросы и тали, как лязгнули буфера отцепленных платформ. Паровоз, будто обрадовавшись, коротко взревел и, выбрасывая ватные клубы дыма, с грохотом покатил вместе с теплушками.

На тормозной площадке заднего вагона стоял начальник эшелона и, сложив ладони рупором, кричал, что скоро вернется.

Семьдесят три человека разом вздохнули с облегчением.

— Кто вон тот, высокий, в военной форме? — не утерпев, спросил Андрейка у Коломейцева.

— Тренин. Начальник нашего штаба ПВО.

Все трое подошли и поздоровались с бригадой.

— Почему вы, товарищи, не в укрытиях? — спросил Кораблев.

— По тем же соображениям, Юрий Михайлович, что и вы, — за всех ответил бригадир.

Рабочие засмеялись. Кораблев поглядел на них и невольно улыбнулся.

— Нам во время тревоги и положено быть на территории завода, — охотно пояснил Тренин. — Устава ПВО мы не нарушаем!

— А можно, товарищи начальники, с вопросом к вам обратиться? — вдруг спросил Горнов.

Коломейцев с опаской покосился на выступившего вперед карусельщика.

— Пожалуйста, — сказал Порошин.

— Вот мы все грузим и грузим оборудование, — покашляв, издали начал карусельщик. — А не время и самим нам в теплушки погружаться? Не оказаться бы и нашей бригаде, ненароком, в окружении? Попадем, как кур во щип, в этот самый фрицевский «котел»!!

Кораблев, точно прося слова, поднял руку.

— Вперед я отвечу, — тронув его за плечо, сказал Порошин. — Буду, товарищи, говорить коротко, потому что общая тяжелая обстановка на фронтах вам известна из сводок… Но сейчас условия для полной эвакуации завода даже лучше, чем были, скажем, вчера и позавчера: именно в этом районе наши войска закрепились и не только остановили немцев, но и заметно их потеснили. А насчет дальнейшего порядка с эшелонами скажет главный инженер: он сейчас замещает начальника штаба эвакуации завода.

Находившиеся поодаль рабочие, стараясь не шуметь, придвинулись ближе.

— Хорошо, — кивнул Кораблев. — Но порядок остается прежним! Командный состав покинет завод после всех. Ясно?

— А рядовой?

— Рабочие, как вам известно, едут вслед оборудованию или его сопровождают. Какой цех раньше заканчивает демонтаж — тот раньше и уезжает. К примеру, первый и второй механические цехи, уже полностью отбыли. Ясно? Вопросы есть? Впрочем, все это вы уже знаете…

— Как гражданское поселковое население?

— Кого вы под этим понимаете? На заводе военных нет — все гражданские… Три детсада и часть многодетных матерей уже отправлены. Вплотную подготовлены к эвакуации школы… Все наши ясли, как вам известно, выехали в первую очередь — с мягким инвентарем, детьми, матерями и даже нянями!.. Больше нет вопросов?

— Есть…

— Выкладывайте живее: отбоя ведь не было!

— Об этом и вопрос… Будет, что ли, в этот раз налет или нет? — под общий смех выкрикнул кто-то из молодых.

— Думаю, что обойдется, — невольно поглядев на небо, сказал Кораблев. — А вот товарищ Тренин считает, что до отбоя всем надо быть в укрытии.

— Да, да, товарищи, давайте! — подтвердил Тренин. — Помитинговали на морозце пяток минут и хватит — погрейтесь немножко в укрытиях.

Порошин приблизился к вагону вплотную и придирчиво ощупал хваленую «крышу». Уже втроем они внимательно оглядели все погруженные платформы и опять заторопились в цехи: каждого ждали неотложные дела. Спать им приходилось урывками — по три-четыре часа в сутки.

— Как, ребята, у всех прояснилось? — поинтересовался Коломейцев, едва они отошли. — По совести сказать, стыдно мне кой за кого стало, как проявились эти узко бригадные болельщики. Чтоб потом не было никаких нареканий, еще раз во всеуслышание объявляю: кто считает, что в щелях и подвалах безопаснее — могут, конечно, туда идти.

— Возможно, тревога не надолго?

— Гудок и сирена погромче объявили, все слышали, — заметил Пронькин. — Но сегодня даже Горнов проявляет сознательность и храбрость — не бежит в свою персональную щель.

— Нет, я иду, — упрямо сказал Горнов. — Война, конечно, эвакуация, а на погрузке этих железок все же людей губить не годится!..

— Нам тоже сподручнее покурить в тепле, — поднялись со своих мест несколько рабочих.

И тут же в щели и бомбоубежища из бригады ушло человек двадцать — кто молча, кто старательно прикрываясь шутками и прибаутками.