Гавриил Федотов - Любовь последняя...

Видя, что парня еще больше разморило, и он уже совсем ненадежен, Любаша в сердцах обругала его и отослала поспать к бочке с водой.

Одной ей стало жутковато. В просветах туч ненадолго выныривал узенький серпик месяца и в его неверном свете Любаша раза два увидела неподалеку силуэт человека. А кто это может бродить в поле, не подходя к работающим?

Отгоняя невольную тревогу, она сколько-то времени работала одна. По-прежнему старалась не искривлять борозду, не делать огрехов, аккуратно проверяла глубину вспашки самодельной линейкой. Но какая пахота без прицепщика? То и дело приходилось останавливать трактор.

Во время очередной остановки в конце загона, она опять сама залила воду в радиатор, но ей показалось, что похрапывающий помощник вздремнул уже достаточно, и она безжалостно его растолкала.

— Вставай, вставай, Андрейка! Соснул немного — и хватит! — тормошила она его. — Я боюсь одна! Трактор кто-то сторонкой обходит… Ты слышишь, соня? А вдруг это кто недобрый?!

— Все может быть, — приподнимаясь и растирая ладонями лицо, сказал очнувшийся Андрейка. — Мы ж теперь почти в прифронтовой полосе очутились и, быть может, это уж диверсанты-парашютисты? А таких надо ловить и обезвреживать…

— Молчал бы уж, ловец, — иронически протянула сразу повеселевшая Любаша. — Если б диверсанты — так они, небось, прыгают с неба вооруженные до зубов, а ты с чем его будешь ловить?

— Хоть с большим нашим гаечным ключом и вот этим чистиком, — не задумываясь, ответил Андрейка.

— Давай-ка лучше не похрапывать, а спорее работать: чтоб и с этим загоном быстрее пошабашить… Диверсанты твои не стали б нас обходить, а наоборот — подкрались бы к тебе сонному — и готово! И я с твоим дурацким сном дождалась бы беды…

— Не боись… Я больше не засну!

— Это я сто раз от тебя слыхала… Защи-итничек! Давай, Андрейка, быстрее поужинаем, да надо наверстывать упущенное.

Андрейка не стал спорить, хотя говоря так с Любашей, он ничего не преувеличивал. Ему давно грезился подвиг. Поимка диверсанта. Короткая схватка с приземлившимся парашютистом. А чаще в его мечтах воздушная атака — подвиг летчика. Ну, а что проку распинаться в этом перед женщиной, да еще родственницей? Чтоб она как-нибудь ненароком проболталась дома?

Любаша присела под передней фарой, развязала увесистый узелок и не без любопытства в него заглянула. Герасимовна опять положила им по куску мяса, и трактористка недовольно поморщилась. Молодого барашка зарезали уже давно, а экономная свекровь присолила полтушки и недели две дает им в поле вареную солонину. Как будто у самой не было детей и не может без лишних слов догадаться, что теперь невестку мутит от одного вида мяса.

Она отдала оба куска баранины помощнику и, нехотя жуя зачерствевшие домашние пшеннички, умышленно глядела в сторону. Тот так энергично раздирал зубами застывшие сухожилия, что Любашу снова начало поташнивать.

— Андре-ейка, — вдруг глухо сказала она и испуганно опустила недоеденный пшенничек на колени: — Накаркали мы с тобой: к нам кто-то идет! Военные…

— Не боись, — бегло взглянув, успокоил ее Андрейка, продолжая хрустеть хрящиком. — Шинели наши.

— Кому надо, тот запросто переоденется…

Из темноты будто вынырнули два солдата с винтовками, и один из них, высокий и сутулый, жмурясь от света фары, требовательно протянул руку к сидевшей ближе Любаше:

— Документы!

— У меня всех документов — брачное удостоверение! — убедившись, что это свои, смело пошутила трактористка, еще глубже нахлобучивая ушанку. И, посмеиваясь, пояснила: — Да и то — на хранении у свекрови… В горке с посудой лежит.

Солдат, не отвечая на шутку, повернулся к Андрею:

— Есть документ?

Андрейка положил мясо и хлеб на натрушенную солому и, расстегнув ватник, стал добывать из кармана комбинезона ту самую справочку, взять которую настоял отец. Сделать это быстро мешала завязанная рука. Несколько дней назад он все-таки слегка «чкнулся» ночью о плуг и поранил себе краешком лемеха правую ладонь. Герасимовна промыла свежий порез настойкой из березовых почек (которая, по ее уверению, помогает от всего!), и ранка действительно подсохла. Но чтоб не загрязнить ее, Любаша перед работой туго забинтовала ему правую кисть полоской чистой белой материи.

И вот теперь, заметив это, сутулый солдат вдруг быстро схватил Андрейку выше забинтованного запястья и, с силой отводя руку в сторону, грозно скомандовал:

— Встать! Руки из карманов!!

Другой солдат, даже в свете фары очень смуглолицый, рывком придвинулся вплотную и молча приставил штык к ватнику прицепщика.

— Да вы хоть скажите: кого ищите-то? — выкрикнула возмущенная Любаша. — Что ж вы так с безвинным парнишкой обращаетесь?!

Но ей не ответили, а сутулый солдат, прощупав карманы комбинезона, еще суровее спросил:

— Где тебя ранило? А ну, развяжи бинт!

— Да царапина это простая, — смущаясь, что Любаша так закрутила ему сущий пустяк, сказал Андрейка и быстро развязал руку. — О плуг это я недавно порезал… — Затем торопливо добыл из кармана удостоверение и, предъявив его солдату, криво улыбаясь от неловкости, растерянно сел на прежнее место.

Справка трижды переходила у солдат из рук в руки. Они поочередно изучали ее в ярком свете фары, испытующе поглядывая то на трактористку, то на прицепщика.

— Ну-ка, встань, — несколько сдержаннее сказал сутулый, не возвращая удостоверения. И когда Андрейка поднялся, — шапкой в темноту, косая сажень в плечах, — сутулый еще раз подозрительно его оглядел с ног до головы и, полуобернувшись к товарищу, вполголоса сказал:

— Будем брать?

— Конечно, лучше проверить…

Не меньше четверти часа воевала с ними горячая Любаша, отчаянно отстаивая своего помощника.

— Не дам! — шумела она на все поле, обеими руками уцепившись за ватник Андрея. — Нечего попусту таскаться ему с вами… Я вот, баба беременная (даже открыла она впопыхах свою тайну), всю осень на тракторе трясусь и ночами мерзну, а вы за здорово живешь нацелились прицепщика забрать?! А как же это пахать без прицепщика? А? Мужья наши воюют, да и то в каждом почти письме наказывают, чтоб колхоз непременно зябку поднимал! Вы, похоже, не знаете, как хлеб нужен фронту? Раз нам палки в колеса вставляете! Понаели брылы толстые, — запальчиво кричала она, хоть и видела, что солдаты скорее худощавы, — да и крутитесь тут, возле чужих баб… Бесстыдники! Не дам я вам уводить прицепщика — хоть стреляйте, а не дам! Нам срочно работать надо… Раз шестнадцать только ему и удостоверение у него законное, с печатью — нечего вам тут больше выверять. Не дам зазря его от машины забирать! Сказала «не дам» — значит и не дам!!