Вадим Собко - Стадион

Он снова, как когда–то прежде, загородил дорогу Ольге и произнес сдавленным, неестественным голосом:

— Пожалуйста, прости меня. Я не могу жить без тебя. Неужели ты не видишь, как я изменился за последнее время? Ведь это все ради тебя, только ради тебя.

— Говорить об этом уже поздно, — сухо ответила Ольга, — и я очень хочу, чтобы ты никогда больше не начинал таких разговоров. Ничего, кроме боли, они мне не доставляют.

— Да, конечно, разговоры с товарищем Громовым тебе причиняют не боль, а доставляют сплошное удовольствие, — сквозь зубы произнес Савва. — Имей в виду, если я тебя с ним еще раз увижу…

— Что будет?

— Не знаю, что, но один из нас наверняка не останется в живых. Ручаюсь тебе.

Ольга досадливо вздохнула и попробовала высвободить руку, но Савва держал ее крепко. Ольге показалось, что за последние месяцы Савва и в самом деле изменился, начал упорно работать, хорошо учиться. Она не позволяла себе особенно интересоваться его успехами, но слухи долетали сами собой. А вот сейчас приходится пережить еще одно разочарование. Ничуть он не изменился, он такой же, как и был, хвастливый и самоуверенный. И не любовь заставляет его работать и учиться, а обиженное самолюбие, сознание, что Ольга просто вычеркнула его из своей жизни, отстранила как неинтересного ей, нечестного и недостойного ее любви человека.

— Довольно! — Ольга решительно вырвала руку из Саввиных ладоней. — Ничего, кроме неудачного донжуана, из тебя не получилось. И опять прошу тебя никогда не затевать со мной таких разговоров.

Она резко повернулась и пошла к выходу. Савва, стиснув кулаки, хотел кинуться за нею, но удержался, боясь показаться смешным.

Через минуту он подошел к выходу и увидел, что Ольга и Громов прощаются с Волошиной.

— Куда же вы поедете? — спросила актриса.

— Куда–нибудь не очень далеко, может, в Химки? — спросил Громов.

— Можно и в Химки, — кивнула Ольга, беря Громова под руку.

Она не заметила или сделала бид, что не замечает Савву, и это окончательно вывело юношу из себя. Значит, она даже не считает нужным скрывать от него свои намерения и позволяет себе смеяться над ним при всех? Хорошо же:.. Он ей сегодня покажет, что такое Савва Похитонов и на что он способен.

Золотые погоны Громова и зеленый свитер Ольги уже исчезли за воротами стадиона, а Савва все еще стоял на месте. Момент, чтобы броситься на Громова и стереть его с лица земли, был явно пропущен. Но это ничего не значит. Ему известно, где их искать. Сейчас он поедет следом за ними в Химки, и что будет дальше, Савва представлял себе очень неясно. Конечно, он может затеять скандал, но это закончится приводом в районную милицию, и больше ничего. Он может броситься на Громова, но у того на боку висит пистолет… Наконец, можно просто ударить Громова, но неизвестно, удастся ли это. К тому же подполковник, наверное, не будет ждать, пока его ударят… Можно написать анонимное письмо в ту часть, где он служит… Нет, это не годится. Дело не в подполковнике. Надо уничтожить первопричину — Ольгу, сделать так, чтобы она никогда больше не появлялась ни на поле стадиона, ни в институте, чтобы уехала из Москвы, не осмеливаясь показаться людям на глаза. И Савва найдет такой способ. Севочка Барков! Вот кто будет его помощником. У него есть все основания ненавидеть Ольгу и Волошину. Савва сейчас же разыщет его, и они вдвоем сумеют отомстить Коршуновой по–настоящему.

Не теряя времени, Савва поехал разыскивать Севочку. Когда–то, еще во время их короткой дружбы, Барков показал ему свое жилище — маленькую комнатку в невысоком доме во дворе, выходящем на Цветной бульвар. Когда Савва добрался туда, уже смеркалось. По пути к Севочке, в троллейбусе, Савва рисовал себе химкинский ресторан — и паруса яхт, бесшумно пересекающих водохранилище, и полет белых чаек над застывшей, словно стальной водой, и где–то за столиком в углу ресторана Ольгу рядом с Громовым. С ума можно сойти от этих мыслей! Скорей к Севочке, пока еще не поздно, пока еще можно отомстить.

Савва вошел в длинный затхлый коридор старой коммунальной квартиры, отыскал четвертую комнату и постучал.

— Войдите, — отозвался уверенный низкий голос.

Слава богу, хоть тут повезло: значит, Севочка дома и все планы можно будет сейчас же обдумать. Лучшего он и ждать не мог.

Савва толкнул тяжелую, словно из сырого дуба еде-: данную, дверь, вошел в низенькую, неопрятную комнату и остолбенел.

В комнате все было перевернуто вверх дном. Груды каких–то женских вещей — белья, чулок, нейлоновых кофточек — лежали на кровати и на столе. Сам Севочка сидел посреди комнаты на стуле, покорно сложив на коленях руки. На его бледном, потном лиде застыло выражение тревоги и отчаяния. Два милиционера и какие–то незнакомые люди в штатском ходили по комнате и доставали из дивана все новые и новые пачки вещей.

— Вы кто будете? Прошу документы, — не дав Савве секунды на размышление, обратился к нему лейтенант милиции.

— Я?! — тихо спросил Савва, пятясь к двери.

— Стойте, гражданин! — приказал лейтенант. — Покажите документы.

Зубы Саввы. Похитонова начали выбивать быструю дробь. Вот действительно, если уж не везет, так во всем не везет.

— Пожалуйста, — насилу выговорил он посиневшими губами, протягивая студенческий билет.

— Так, — взглянув на билет, сказал лейтенант и передал его своему помощнику, — приложи к делу, Кондаков.

— Но я не причастен ни к какому делу! — тонким, заячьим голосом воскликнул перепуганный Савва.

— Завтра зайдете к нам на Петровку, и мы выясним, причастны вы или нет, — сказал лейтенант, — а пока придется вам походить без документа. Если кто–нибудь спросит, скажете, что ваш билет у нас, в уголовном розыске. А сейчас попрошу вас сесть и не мешать нам работать.

— Но я не замешан ни в каких уголовных делах, — прошептал Савва, — отпустите меня.

— Этого я не могу, — ответил лейтенант, — не имею права. Если вы участвовали в махинациях гражданина Баркова, то можете предупредить его соучастников, если же вы ни при чем, то завтра или чуть позже нам придется извиниться перед вами. А сейчас, пожалуйста, не мешайте нам работать.

Проклиная все на свете — и свою ревность, и свои намерения, и подполковника Громова, а в первую очередь Ольгу Коршунову, Савва опустился на стул и долго наблюдал, как милиционеры составляли протокол, переписывая груды не то краденого, не то купленного для спекуляции товара. Савва не боялся за себя — ведь он не участвовал ни в краже, ни в спекуляции, значит, завтра все разъяснится. Но сидеть тут было страшно, и по всему телу у него пробежали мурашки.

— А это что такое? — лейтенант взял со стола большую коробку. — Смотрите, товарищ понятой.