Вадим Собко - Стадион

— За баскетбол я ручаюсь, за бокс тоже, а в остальном не уверен.

— Вы хотите сказать, что наши спортсмены не лучшие в мире? Стыдитесь, Шиллинг! Я, кажется, зря вас вызвал.

— Соревнование есть соревнование.

— Бот и думайте, как выиграть его наверняка.

— Хорошо, — сказал Шиллинг, — но мне понадобится много денег.

— Деньги найдутся.

В то время, когда происходил этот разговор, метр Шартен ехал в такси от стадиона «Олимпия» вдоль оси Восток–Запад по широкой улице, которая делит Берлин пополам и в разных местах называется по–разному. Шартен приближался к тому месту, где когда–то был Тиргартен, самый красивый и густой из парков Берлина, расположенный возле рейхстага. Тиргартеном он назывался потому, что среди деревьев здесь когда–то стояли превосходные скульптурные изображения зверей. Во время войны осколки американских бомб начисто срезали деревья, и из зверей уцелел только один олень с отбитым рогом и надломленным хвостом.

Шартен бывал тут и раньше: ему стало жаль чудесный парк. Он отпустил машину и подошел к памятнику советским солдатам и офицерам, которые погибли при взятии Берлина. Могучая фигура красноармейца с вытянутой рукой поразила его. Шартен не раз проезжал тут на машине, но вблизи видел памятник впервые.

Возле колонны виднелась маленькая, по сравнению с памятником, фигура часового. День и ночь несла тут Советская Армия почетную вахту. Днем и ночью стоит у колонны солдат, оберегая честь и славу своих погибших друзей.

Шартен прошел дальше, увидел возле Бранденбургских ворот предупреждение о том, что он покидает английский сектор, и почувствовал, что делает это без всякого сожаления. Он долго шел по. Унтер–ден–Линден, затем мимо дворцов по мостам через Шпрее и каналы, все дальше и дальше углубляясь на восток. Многолюдный, шумный Александерплатц закружил, увлек его своей оживленной суетой. Тут шло строительство, тут торговали, тут что–то планировали: давно уже не приходилось видеть Шартену такого бурного оживления в этом большом городе. Он насилу вырвался из этой суеты и пошел вдоль аллеи, часто сворачивая в боковые улицы, разглядывая людей и дома. Он уже знал, что в восточном секторе нет безработных, но убедиться в этом еще раз было приятно и в то же время больно. Приятно за людей, которые навсегда избавились от страха безработицы, больно за Париж, где такое множество лиц тщетно ищет работы.

До него донесся грохот больших машин, и скоро он очутился на Мартианштрассе. Перед его глазами развернулась панорама огромного строительства.

«Здесь строится стадион Мира! Мы строим его для международных студенческих соревнований! Да здравствует мир во всем мире!» — кричали плакаты.

Тут трудились тысячи людей, и это походило на огромный, поглощенный работой, муравейник. Экскаваторы и скреперы помогали людям подымать огромные массы земли, и глаз Шартена уже различал очертания чаши стадиона.

На Мартианштрассе вышла колонна юношей и девушек — их было не менее трехсот. В воздухе реял плакат:

«УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ ГУМБОЛЬДТА ИДЕТ СТРОИТЬ СТАДИОН МИРА».

Шартен глядел на веселые лица студентов, а в голове его все еще звучал мотив военного марша, так похожего на «Хорст Вессель», и бухали, бухали, бухали тяжелые кованые сапоги.

Студенты прошли с песней и водрузили свой плакат среди десятка подобных надписей. К ним подошел какой–то человек, вероятно инженер, отдал распоряжения, колонна рассыпалась, и через минуту молодежь уже взялась за работу.

А Шартен все думал о виденном утром параде, и три тысячи обреченных солдат показались ему жалкими и слабыми по сравнению с силой, которая бушевала на этом строительстве.

В ушах все чаще звучал марш, топотали сапоги, и невозможно было избавиться от этих воспоминаний. Желая получше разглядеть строительство, Шартен подошел ближе и, стоя возле будущей трибуны, смотрел на работу могучего экскаватора.

— А вы почему стоите? — вдруг раздался над его ухом веселый голос, и перед Шартеном остановился Рихард Баум. Он не знал писателя в лицо, но человек, стоящий без дела среди увлеченно работающих строителей и их добровольных помощников, естественно, вызывал удивление.

— Не знаю, — растерянно ответил Шартен.

— Какую же вам работу найти? — Баум критически оглядел Шартена и подумал, что копать землю этому старику, пожалуй, будет трудно. — Ага! Придумал, — сказал он. — Помогите товарищу делать обмеры.

Товарищем оказался юный студент с рулеткой и колышками в руках. Не дожидаясь согласия Шартена, он сунул ему в руки колышки и сразу же принялся распоряжаться. Старый писатель с удовольствием повиновался. Ему стало весело.

Часа через два они со студентом обмерили все, что было нужно, и Шартен совершенно реально, на основании собственного опыта, представил себе масштабы строительства.

— Все, — сказал студент. — Теперь, если не устали, попросите себе другую работу, а мне нужно сделать вычисления.

Он присел на пустой ящик и занялся подсчетами, забыв о существовании Шартена.

Только теперь Шартен почувствовал усталость. Надо ехать домой поспать. Это были чудесные два часа в его жизни.

— Откуда вы, товарищ? — снова раздался рядом уже знакомый голос Рихарда Баума.

Шартен взглянул на него и хитро усмехнулся.

— Из Парижа, — ответил он, еще раз поглядел на удивленного Баума и медленно пошел к Мартианштрассе, вытирая потное, но довольное лицо.

Он поехал к себе в отель на Курфюрстендамм, и чем дальше он ехал на запад, тем яснее звучал в его ушах военный марш и снова загрохотали затихшие было тяжелые шаги солдат.

Портье подал ему телеграмму. Не читая, Шартен поднялся в свой номер. Все тело его было наполнено сладкой усталостью. Он сел на диван и развернул листок.

«Ваш сын Шарль Шартен… смертью храбрых…»

Шартена словно что–то ударило по голове, он вскрикнул и, потеряв сознание, сполз с дивана на потертый и грязный ковер номера отеля «Ритц».

Высоко над Днепром сияло горячее июньское солнце, и широкая река под его лучами казалась выкованной из блестящего, чуть почерневшего местами серебра. Пляжи Труханова острова были усеяны людьми — июнь в этом году выдался на редкость жаркий. В воде было тесно, как на людной улице, — по всем направлениям сновали лодки и лодчонки, челноки, тригеры, моторки и гоночные скифы. На Слободку и Труханов остров, вздымая винтами темно–зеленую воду, беспрерывно бегали речные трамваи. Неторопливо и важно шлепая по воде плицами, от речного вокзала отчаливал большой пароход «Валерий Чкалов». Путь его лежал вниз по Днепру, мимо Каховской стройки в самое устье, к Херсону.

В лодках, неподвижно поставленных на якоря, милиционеры в белоснежных кителях и фуражках едва успевали регулировать движение и призывать к порядку чересчур лихих пловцов, которые, лавируя между моторками, лодками и пароходами, старались переплыть Днепр.