Николай Горбачев - Битва

Терехин задавал вопросы, задавал в скучно-усталой манере, нисколько не оживившись, однако называл Моренова не официально, а по имени-отчеству. Вопросы поначалу сводились, главным образом, к одному: нет ли у Моренова чего-либо нового, не прояснилось ли что, нет ли дополнительных сообщений? Слушая ответы Моренова, довольно четкие и краткие, Коськин-Рюмин с напряженным ожиданием старался уловить, пожалуй, не саму суть ответов Моренова, а интонацию — не проявится ли в ней, не проскользнет ли ощущение потерянности, сломленности? Коськин-Рюмин до обостренно-болезненного чувства не хотел, чтоб такое хоть в чем-то проскользнуло у Моренова.

Однако Моренов держался с достоинством и вместе уважительно по отношению к следователю, и Коськин-Рюмин мало-помалу успокоился, отвлекся от того поначалу беспокоившего чувства и уже внимательно следил за разговором, который, как все больше догадывался Коськин-Рюмин, видно, не вносил существенно нового в версию следователя. Терехин уточнял кое-что по ходу ответов; теперь вопросы касались взаимоотношений сына Моренова и той компании: кого он знал из дружков и насколько, частыми ли были их встречи, где и когда; что говорил о каждом сын, как их поминал; были ли такие встречи накануне того дня или за несколько дней. Просил:

— Подробно вспомните, вот как картину, что и как было…

Моренов морщился, суровел, видимо искренно стараясь припомнить уже давние события, с усилием напрягая память. Оживлялся, если что-то удавалось вспомнить. Потом вдруг вздохнул, с сочувствием сказал, пристально взглянув на следователя:

— Нелегко, вижу, вам — устали.

Терехина будто невидимо укололи, он нехотя шевельнулся за столом, однако лицо сразу набрякло и посуровело, глаза в тени от надбровных бугров, когда он поднял их на Моренова, отдавали густой чернотой, тоже будто набрякли стылостью. Уставился на Моренова пристально.

— А вам легко? — В вопросе его прозвучали сухость, отчужденность. — Для меня это профессия.

Коськину-Рюмину во вновь охватившем его беспокойстве пришло: следователь теперь замкнется, закоснеет — атмосфера, в конце концов неплохо сложившаяся, разрушится. На миг растерялся и Моренов, по лицу скользнула болезненно-опасливая тень.

— Извините, не хотел обидеть. Имел в виду лишь эту горькую для меня историю. Вы отдали ей столько времени и сил…

— А меня профессия, как сказал, обязывает до конца все проверить. И пока есть сомнения, пока возникают предположения, пока не до конца все ясно, не успокаиваться…

Голос Терехина хотя по-прежнему был медлителен, однако слова уже звучали заметно мягче. Он помолчал, возможно утихомиривая внутри вспышку, опустив взгляд; суровость же не сходила с лица: круто вспухли надбровные бугры, столкнулись к переносью так, что, кажется, окончательно им сойтись не дали лишь две вертикальные резкие складки, просекшиеся на лбу от переносицы.

— Я вам благодарен, — нарушая молчание, негромко сказал Моренов, видно тоже сламывая какое-то внутреннее сопротивление. — И не помощник я вам. Не знаю, что в конечном итоге произошло… И… преступник ли мой сын…

— Вот и делаем все возможное, чтобы ответить на такие вопросы… — Терехин выпрямился на стуле, теперь складки на переносье разгладились, бугры разошлись. — Проверяем еще одну версию…

Моренов, вероятно, расценил движение следователя за столом как знак того, что разговор исчерпан, качнул белой, теперь даже красивой в дневном освещении, головой, спросил — может быть свободным? Следователь не остановил его, и Моренов поднялся грузновато, как бы с трудом, и стал прощаться.

8 ноября

Те контрольные пуски в октябре подтвердили «константы Гладышева» — теперь их так и называют. Кузьминский только и делает, что при всяком удобном случае расхваливает Гладышева: пожалуй, единственное, что ему остается…

Пятого ноября решили выйти на боевой пуск. Заказал два самолета из Москвы: сработаем, — значит, всех на самолеты — и к семьям, на праздники! Самолеты стояли в Шантарске наготове — весомый моральный фактор.

Но пуск не состоялся: что-то случилось у «соседей», и ракета, которую должна была встретить наша антиракета, прошла вне зоны.

Все точно в воду опущенные: полетела, мол, к черту перспектива побыть дома, с семьей, на праздниках. Собрал всех, сказал:

— Вина не наша, у нас дела хорошие. Всем — домой, на праздники.

Взрыв ликования. Крики «ура». Подступились качать. Взмолился — отступились.

Сам остался. Оставил и троицу — Эдика, Кузьминского, Зиновия Зиновьевича: сразу после праздников разобраться на месте, как «отличать», как видеть раздельно боевую головку и корпус стратегической ракеты. Нужно выработать принципы отстройки, поставить задачу на разработку блоков…

23 декабря

Над степью то срывается пурга, то вдруг бесовское кружение отсекается, словно гигантским ножом: солнце встает в глохлой тишине, в морозно-дымчатом ореоле. Заиндевелый градусник на крыльце домика показывает минус тридцать два. Спим — все на себя: шинели, ватные куртки, брюки, даже матрацы со свободных коек.

А в Москве благодать: Леля по телефону сказала, зима мягкая, теплая, как в Полтаве. Позавидуешь!

В понедельник по ВЧ вызвал Звягинцев, расспрашивал, как дела, как жизнь, настроение. Ясно, что не ради дежурных вопросов звонит — жди подвоха! Так и вышло.

— Бондарин запрашивает: мол, год почти прошел. — Помолчал, ожидая, верно, реакции, но я тоже выдержал паузу: первая, как говорится, ласточка — теперь начнут щипать за сроки.

— Но не полтора еще, Валерий Федорович!

— Не полтора, верно. А как все же с пуском по реальной? Когда? Под ваш метод подкопы делаются — крупные величины, ученые. Советую поторопиться. Вот бы перед Новым годом, а? Чтоб в новый вступить с новым качеством.

Объяснил ему ситуацию, сложившуюся 5 ноября, сказал, что отрабатываются блоки «отстройки».

— Ну, это пусть идет своим чередом! — отсек Звягинцев. — Детали! А вы с методом поторапливайтесь. Его надо проверить.

Что ж, яснее ясного! Считай — приказ. И вызван он, видно, непростыми обстоятельствами.

Но какими?

30 декабря

Пять суток готовимся к пуску: днем и ночью не вылезаем из аппаратурного корпуса — проверки самые тщательные, доскональные, по усложненной программе. Доставили блоки отстройки. Пока черновые варианты. Отлаживаем, учим совместимости (модно — как совместимость в живых тканях!), единой работе с экспериментальным образцом «Меркурия».

Живет почему-то ощущение: пуск не афишировать, пусть пройдет тихо, будем считать его предварительным. Почему — сам не знаю.

1 января

Вчера все шло как по маслу! Видели на экране: разделились головка и корпус, блоки сработали — отстроились… Табло горят — координаты поступают в счетную машину, идет их обработка. Произойдет захват в автоматический режим, и тогда выдастся команда на пуск антиракеты. Неужели? Неужели наконец сработаем?!