Игорь Неверов - Антарктика

Светлова сама имела в виду именно Андрея Вихрова и Степана Зацепина — молодых, наделенных завидной энергией ученых, — когда прикидывала в уме, кому предложить разработку лазерной хирургии при лечении отслоения сетчатки. Однако ее все больше и больше настораживала убивающая всякую симпатию к молодым кандидатам наук легковесность их суждений, отсутствие упорства в работе. Две, три неудачи — и вчера горевшие энтузиазмом офтальмологи заметно охлаждались, спустя рукава, продолжая «тянуть заданную тему», жадно искали новую, перспективную. Вот так, чтоб открыть и всех изумить сразу. А такое в науке случается не часто. И если приходит, то, как правило, к тем, кто до радости открытия протоптал не одну тропинку, ведущую в никуда…

Перед встречей с парнями Надежде Петровне к тому же изрядно потрепал нервы неутомимый прожектер Евлампиев. Очень посредственный врач вот уже больше года носился с явно бесполезным препаратом, обещая избавить с его помощью человечество чуть ли не от всех болезней. Авантюризм Евлампиева был очевиден Светловой, многим другим крупным специалистам медицины, но не к ним аппелировал автор «препарата века». Письма его достигали самых высоких инстанций, комиссия следовала за комиссией, одно неприятное объяснение за другим.

По всему этому Светлова приняла Андрея и Степана довольно холодно. Подробно рассмотрела ученую записку и сразу нашла в ней слабые, не продуманные авторами места.

Когда же Степан попытался надавить, так сказать, на чувство патриотизма, вкрадчиво заговорил о приоритете, подсунув Светловой злополучный журнал с портретом американского ученого, тут и вовсе худо получилось.

— Доктор Бернстайн! — Светлова хлопнула журналом по столу и поднялась, рывком сняв очки. Поднялись со стульев и Андрей со Степаном. — Потому что доктор Бернстайн не мальчишка, а ученый!.. — Светлова толкнула створки окна и вернулась к столу. — У Бернстайна более пятидесяти известных работ. Признанный метод лечения глаукомы… Ничего удивительного, если на такую рабочую лошадку и поставят!

— Но-о… — рука Степана осторожно потянулась к лежащей рядом с журналом рукописи.

— А мне под что ставить?

Степан отдернул руку.

— Под ваш недолговечный энтузиазм? Было! И не раз!.. Где ваше исследование по вторичной катаракте, Степан Петрович?

Степан развел руками.

— А что с работой по использованию мощных ксенонов? — повернулась Светлова к Андрею.

— Вы же знаете, что работа оказалась бесперспективной!

— В который раз?.. И сколько восторгов было поначалу! И, заметьте, — Светлова постучала дужкой очков по рукописи, — та же аргументация: современно! актуально!.. На базе последних достижений!..

— Все-таки обидно, — Степан печально покачал головой, — если американец нас обскачет.

— Наука — не скачки!.. А уж если и скачки, то с препятствиями. А вас вышибает из седла у первого барьера!

Светлова протянула Степану журнал, Андрею — рукопись.

…Они почти дошли до дверей, когда она вдруг спросила:

— А кто ж будет вести больных доктора Вихрова?

— Я! — обрадовался Степан и раскинул руки. — Ну конечно же, я! Надежда Петровна!

— Прекратите, Степан! — И к Андрею: — Заявление!

На стене комнаты Андрея висел пришпиленный тремя кнопками странный портрет. Почти карикатура на Андрея: утрированно выпячен подбородок, вытаращены глаза. И все-таки чувствуется: руку художника вела доброта. Вот под этим портретом Степан и утрамбовывал коленом небольшой чемодан.

Андрей, закусив губу, торопливо перебирал бумаги на столе.

— О! — Степан настороженно приподнял коротко надписанный конверт, посмотрел сквозь него на свет. — Дыганову С. Н. И никаких тебе титулов!

— Говорят, они в одной школе учились.

— Представляю! — Степан покачал головой. — Представляю, каково теперь в этой школе пацанам. «Из наших стен вышло два академика! А один академик всем академикам…» Нет, Андрей, такое письмо не для чемодана. Чемоданы еще не утратили магического свойства иногда исчезать. Давай карман!

Вместе с письмом Степан попытался сунуть и деньги.

— Ну зачем?!

— Н-не будь кретином!.. Не Третьяковку едешь смотреть! Может, в «Арагви» посидеть придется!

— Ну да!

— А ты как думал? И не смотри волком на людей! Учись быть обаятельным.

Андрей смущенно улыбнулся.

Во-во!.. Можешь и шире — не простудишься. И поменьше трепа! Раз идея носится в воздухе — возможен перехват. Скажешь — нужно минимальное излучение, а зачем… Наше дело, понял?

Степан выглянул в окно.

Под грибком детской площадки вокруг бледного гитариста толпилась дворовая молодежь. В конце двора, под сенью могучего каштана, стояла Галя.

Отошел от окна Степан, нервно потоптался на одном месте.

— На аэродром, извини, не поеду. Завтра две операции.

— Понятно.

— Присели?

Андрей опустился на диван. Степан плюхнулся на стул, уставился на уснувший посреди комнаты тапочек…

После ухода Степана Андрей подошел к подоконнику. Из окна он увидел, как от ствола платана отделилась Галя, пошла навстречу Степану. Потом они оба оглянулись, взмахнули руками. И сразу неуверенно тренькнул звонок в передней.

На площадке стояла смущенная Нина. Сияли ее большие и, это не вызывало сомнений, зрячие глаза.

— Не ждали, Андрей Михайлович?

— Нет… почему же… — Андрей неуверенно развел руками. — И очень хорошо. — И тут же сорвался от тревоги чуть не на крик: — Но кто тебя выпустил? Кто сегодня дежурит?

— Марь Степанна.

Вот я Марь Степанне завтра задам!

— А завтра вы улетите! — В Нининых глазах полыхало столько счастья, такой праздник, ни с чем не сравнимый праздник прозрения угадывался в ее душе, что Андрею ничего не оставалось, как присоединиться к нему, сразу отбросив и тревогу перед трудной, еще не ясной до конца дорогой, и вспыхнувшее было возмущение попустительством старшей медсестры Марьи Степановны. Да и можно ли, действительно, придумать больший праздник для врача, чем исцеление почти безнадежного больного!

Вот она стоит перед тобой, твоя победа, в лучезарном облике молодой, сразу ставшей красивой девушки, и глаза ее, еще несколько дней назад удручавшие своей тусклой беспомощностью, эти глаза светятся, как открытые тобой звезды, как новые миры, перенаселенные благодарностью и любовью.

— Ну проходи ты, чего стоишь! — Строгости уже не получалось. Андрей протянул руки к Нине, и та сразу же с торжествующей улыбкой отдала ему довольно объемный сверток, оказавшийся таким тяжелым, что Андрей от неожиданности чуть не уронил его, — хорошо, Нина успела подхватить.

«Люстра, что ли? — подумал Андрей, ощутив под бумагой жесткость и причудливую конфигурацию металла. — О женщина! Не успела прозреть — сразу по магазинам!» — Он засунул сверток под вешалку в тесной прихожей, выпрямился и счастливо рассмеялся.