Вильям Гиллер - Пока дышу...

Кулагин ждал, что Горохов будет просить оставить его на прежней работе. Он видел, что незадачливый его ассистент чем-то потрясен. Но чем именно? Одно ясно — не предложением уйти из клиники.

— Я понял все, что вы мне сказали, — как-то рассеянно сказал Горохов. — Что касается заявления об уходе, завтра я его пришлю…

И, не дожидаясь ответа, вышел.

Кулагин облегченно вздохнул, отодвинул кресло и зашагал в тишине из угла в угол. Но по привычке, по потребности быть всегда правым он еще доказывал самому себе: «То, что произошло, слишком серьезно. Я должен был, я был обязан его выгнать».

Он остановился и долго смотрел на репродукцию левитановского «Вечного покоя». Где бы ни работал Сергей Сергеевич, эта репродукция всегда висела в его служебном кабинете.

«Покой… — подумал он. — А что это такое — покой в нашей жизни?»

Впрочем, долго размышлять на эту тему не пришлось. Без стука широко распахнулась дверь кабинета, и в него буквально влетела женщина, которую Кулагин не сразу узнал. Вернее, он не узнал бы ее, если б она себя не назвала. Услышав имя — Александра Марчук, — Кулагин весь внутренне напрягся, как струна. Во всей этой суете он просто забыл о ней, забыл об этом важном звене. Малоприятном звене!

Она приближалась к Кулагину, обуреваемая жаждой мщения. Ох, видывал он таких! Что-то есть в них от разъяренных змей.

Сергей Сергеевич неторопливо поднялся женщине навстречу, однако взгляд его был обращен куда-то в пространство.

— Слушаю вас, — сказал он.

Она села без приглашения. Лицо ее, а особенно глаза не предвещали ничего хорошего.

— Прошу вас, садитесь, — с опозданием сказал Кулагин, медленно опускаясь в свое кресло.

— Это вы должны были ее оперировать! Вы! — с ненавистью глядя на Кулагина, выпалила Марчук. — Вы, а не ваш ассистент! Если вообще это было необходимо! Сколько я вам звонила, сколько добивалась встречи! У вас времени не нашлось! А я для вас, когда нужно было, время нашла!..

«Вот оно!» — мигнул где-то в мозгу красный сигнал опасности. Первый раз за день Сергей Сергеевич начисто забыл о пустой комнате сына.

— Откровенно говоря, не могу этого случая вспомнить. Сами понимаете, сколько было за жизнь встреч!..

— Вы лежали в госпитале. У вас была язва и какое-то там ранение…

— Да-а-а… — медленно протянул Кулагин, обдумывая, что же будет дальше: скандал или просто истерика. — Да-а-а… Припоминаю…

— Вы должны были делать! — твердила свое Марчук. — Я для вас время нашла. Я-то вас пожалела!

Теперь уже и он глядел на нее чуть не с ненавистью. Она его пожалела! Эко дело! Врач-рентгенолог госпиталя, некрасивая, бесцветная женщина пожалела красавца сержанта Сергея Кулагина! И чуть ли не спасла его! А у него, между тем, ранение было действительно ерундовское, и медсанбата бы ему за глаза хватило. Правда, он жаловался на боли в желудке. И она нашла у него язву. И его демобилизовали. Но можно ли на этом основании…

— При чем тут жалость? — довольно резко спросил Кулагин. — Мой желудок тогда был перед вами, вы были врачом, и, если в действительности у меня не было язвы, значит, вы совершили преступление. Не так ли?.. — Он смотрел на нее в упор, свежевыбритый, холеный, невозмутимый, со смугло-красным лицом под серебряными волосами. — И вообще, как-то неэтично связывать столь разные по времени и по сути дела. Вы не находите?

Именно в эту минуту у нее наступила реакция. Она съежилась, обвисла, как проколотый шарик, голос сел, вот-вот должны были показаться слезы. Ее, видимо, оскорбило, что о смерти ее сестры он говорил как о «деле».

Как нельзя более кстати зазвонил телефон, и одновременно со звонком в дверь просунулась голова санитарки.

— Из обкома… Игорь Константинович, — торопливо проговорила она.

— Одну минуточку, — взглянув на Марчук, сказал Кулагин. — Прошу прощения! — И взял телефонную трубку. — Да, да! Я вас слушаю. Здравствуйте! Да все вроде в порядке. Привет жене? Ну конечно, передам, спасибо. Раз вы просите, не смею отказать. Дело есть дело. Да нет, машины не надо, приеду на своей. Ну конечно, и сестра моя, и наркотизатор мой, — я без них ни шагу! И инструмент привезем, вы ни о чем не беспокойтесь. Договорились. Послезавтра утром. Вернусь — позвоню. Обязательно.

— Значит, нет виноватых? — уже тихо, хрипло проговорила Марчук, едва он бросил трубку. — Оленьку убили, сестренку мою убили, а виноватых нет?

Кулагин мысленно похвалил себя за выдержку, кровь отлила от его загорелого лба, он успокоился. Налил и протянул Марчук воду.

— Вы, конечно, расстроены, это понятно, — мягко, с участием сказал он. — Но зачем же говорить об убийстве? К тому же он уволен, я уволил его из клиники. Что же касается меня лично, то вы знаете: я был против операции. Я консерватор и считаю, что лучше дышать, задыхаясь, чем не дышать вовсе. Борзая увидела зайца.

— Уволили? — вскрикнула она. — Только и всего? Он убил и его уволили? Ну уж нет! Я привлеку его к суду. Пусть все знают, что его нельзя подпускать к живым людям.

— Бог с вами, Александра Владимировна! Поверьте, я сочувствую вам, но вы ведь врач, вы понимаете, что в хирургии всякое бывает. Горохов, без сомнения, хотел спасти Ольгу Владимировну, но операции на сердце даже у самых больших мастеров дают определенный процент осложнений. И этот процент, мягко говоря, дезавуирует успехи. Я хочу, чтобы вы меня поняли правильно…

— Я правильно вас поняла! Он убил! Вы же запрещали ему оперировать!

— Александра Владимировна, поймите, — у него были самые лучшие намерения…

Кулагинскому басу ничего не стоило перекрыть истерические выкрики женщины.

Дверь приоткрылась, показалось испуганное лицо сестры.

— Я сама, я сама, — уже плохо понимая, что говорит, и заливаясь слезами, повторяла Марчук по дороге к двери.

В кабинете стало тихо-тихо. Кулагин сидел за столом, уставший, понурый. Барабанил пальцами по стеклу и глядел в окно.

За окном вечерело.

Что-то сейчас Слава делает? И почему жизнь преподносит человеку столько горьких дней?

Но сиди не сиди, а надо браться за дело.

Еще утром Кулагин узнал, что завтра во второй половине дня приедут иностранцы — ознакомиться с клиникой и побывать на операции.

Больных Сергей Сергеевич, слава богу, знал. Операции его были давно назначены, и люди ждали приезда профессора, считая часы.

«Вот и пусть для всех неожиданностью будет», — решил он, остановив свой выбор на одном хорошо сложенном, крепком мужчине лет сорока пяти.

— Операцию Викторовой придется отложить, прилетели иностранцы, — сказал он Тамаре Савельевне.

Она ходила, как тень. Кулагина ни о чем не спрашивала, и он ей ничего не говорил, и она даже не знала, дошли до него ее звонки и телеграмма или нет. Да и какое это теперь имело значение?!