Вячеслав Бучарский - Экзамены

— А я дружу, — независимым тоном произнес Сева. — С кем же еще дружить, с вами, что ли, с девчонками?

— А зачем за мной ходишь? — прищурилась Киричева.

— Ничего я не хожу, — рассердился Сева. — Просто захотел купить мороженое — и все!..

— Принес ракетку? — спросил на следующее утро у Севы Зайнетдинов. Сева так и замер на пороге класса. Про уговор он совсем забыл.

— Нет у меня ее, — промямлил Сева. — То есть есть, только она на даче…

— Врешь ты все, — зловеще выговорил Зайнетдинов. — Нет у вас никакой дачи!

И он был прав. Две ракетки и волан спокойно лежали дома, на нижней полке этажерки для учебников. Но Севе было страшно представить, что он лишится одной из ракеток. И из-за чего? Из-за того, что Шаман позволил Севе стоять рядом с ним и беззвучно открывать и закрывать рот! Нет уж, это слишком.

— У нас есть дача! На автобусе надо ехать. Долго-долго…

— Врешь! — спокойно презирал его Зайнетдинов.

— Есть! — Сева почувствовал, что в глазах у него затеплились слезы.

— А я говорю, врешь ты, Шпингалет! Просто не хочется отдавать то, что обещал!.. Эй, пацаны, слушайте: Шпингалет — жмот и жадина! Обещал мне ракетку и не отдает. Вот жадина!

— Жадина, жмот! — закричали сбежавшиеся мальчишки.

— Я не жадина! — упорствовал Сева. — Так, как он, тоже не честно. Я на хоре совсем не пел, а он хочет, чтобы я ракетку за это отдал!

Только перекричать ухмыляющийся, горластый, приплясывающий и передразнивающий хоровод, закруживший вокруг Севы, было невозможно. Дрожа от обиды и злости, Сева пытался вырваться из круга, но его отталкивали, не выпускали, и все чаще, все чувствительнее становились толчки, щипки и удары по ребрам. Спас Севу звонок, вслед за которым в класс вошла учительница математики Евгения Семеновна. Круг распался, мальчишки разбежались по местам.

— Отдай, а то хуже будет! — крикнул Севе Зайнетдинов и побежал к своей парте.

— Что случилось? — спросила Евгения Семеновна, удержав Севу за локоть. Зайнетдинов уже сидел за своей партой возле окна и исподлобья следил за Севой.

— Ничего, — почти прошептал Сева, загипнотизированный взглядом Зайнетдинова. — Мы играли.

— Ох уж эти ваши игры! — печально-жалостливо сказала Евгения Семеновна, отпуская Севу.

…В следующий раз репетиция хора началась с песни про синие ночи, и Сева вдруг обнаружил, что подпевает. Слова песни он запомнил с первого раза, и теперь, как ни старался молча открывать и закрывать рот, слова будто сами выскакивали. И так весело, так бесстрашно было чувство своей соединенности со всеми ребятами из хора. А главное — с музыкой, щедро разливаемой роялем, рассеиваемой всеми его фетровыми молоточками, что, как кузнечики, прыгали над натянутыми струнами.

Хор еще не допел песню до конца, как вдруг Игорь Сергеевич отшатнулся от рояля и раздраженно прокричал:

— Кто это у нас фальшивит?

Сева инстинктивно зажал рот ладонью. Игорь Сергеевич, не получив ответа, заиграл сначала. И скоро Сева опять забылся: песня поднимала и несла его, он просто не мог не петь!

— Это же черт знает что такое! — загремел голос пианиста. — Мария Сергеевна, вы разве не слышите эту возмутительную фальшь? Ну кто там у нас безобразничает, выясните наконец!

Бдительным взором старушка прошлась по лицам хористов. Впереди Севы стоял высокий мальчишка из шестого «Б», за ним Мария Сергеевна не заметила Севу и потому сказала брату:

— Новеньких нет, кроме тех двоих из пятого класса.

Некоторое время руководитель хора, недовольно сжав губы, сидел неподвижно. Потом — уже мягко, по-доброму сказал:

— Кто-то у нас все-таки лишний!.. Мальчик, который прячется, я прошу тебя не мешать нам. Выйди, пожалуйста, зачем тебе попусту тратить время?

Сева уже знал от ребят, что брат Марии Сергеевны был на войне и там ослеп. Когда вернулся домой, начал учиться играть на аккордеоне, потом на пианино. И стал сам сочинять музыку. Теперь Игорь Сергеевич работал в филармонии, и его песни часто передавали по радио. И по телевизору он много раз выступал — играл свою музыку на аккордеоне. Севе представилось, как возмутятся хористы, если он сейчас обнаружит себя: такой человек — Игорь Сергеевич, и вот нашелся Шпингалет, выводит композитора из себя! Севе и без того казалось, что уже все смотрят на него. Оттого он чувствовал на плечах невыносимую тяжесть. А смотрел на него только Зайнетдинов. И сердито дергал смоляными бровями. И показывал кулак с острыми костяшками стиснутых пальцев. Он все-таки вытребовал у Севы ракетку, поэтому выдавать его не имел права.

Игорь Сергеевич покачал своей белой, как бы крылатой головой и снова заиграл вступление. Сева стоял, сжав до боли в ушах челюсти. Слева тянул песню Зайнетдинов — голос у него был звонкий, свободный. Справа пел белобрысый мальчишка из параллельного пятого класса. От натуги лицо у него покраснело, так что брови казались светлее, чем лоб. Галя Киричева стояла в первом ряду. Сева видел только ее голову с разделенными лучиком пробора песочно-серыми волосами и белые банты, чутко вздрагивавшие на Галиных плечах. В хоре пело человек сто, но Сева все равно слышал Галин голос. Этот голос звучал радостнее и нежнее всех остальных — так казалось Севе. Хотя все остальные пели тоже с душой, дружно и слаженно, послушно следуя за взмахами рук маленькой Марии Сергеевны, с плеч которой совсем сползла черная кружевная шаль — одним концом уже касалась пола, но учительнице пения некогда было ее поправить.

На этот раз Игорь Сергеевич не оборвал песню. И когда доиграл мелодию до конца и все замолчали, сказал удовлетворенно:

— Вот так и должны петь!.. Пройдем теперь следующую.

И хор запел любимую песню Севы и его отца:

Севе почти наяву виделась пыльная дорога вдоль реки, за которой та же необозримая степь и багровеет уже наполовину отрезанное краем земли усталое солнце. Солдаты в выбелевших гимнастерках спешат, снимая на ходу каски, напиться из реки, но вода в чужой нерусской реке мутная и желтая.

пел Сева, прямо-таки ощущая на своих плечах жесткую и раскаленную ткань гимнастерки.

Сева не видел, как проходившая вдоль переднего ряда Мария Сергеевна остановилась перед мальчиком из шестого «Б», за которым скрывался Сева, и как движением руки она приказала тому мальчику отступить в сторону…

Сева тогда только опомнился, когда увидел черную кружевную шаль на плечах Марии Сергеевны и ее лицо, тоже как будто кружевное — в частой сетке морщин.