Вячеслав Бучарский - Экзамены

Люба прервала его размышления, попросив:

— Дай подержать вожжи!

— Только не гони! — предупредил Сергей.

Она взяла в руки заскорузлые ремни, и лицо ее стало строгим и сосредоточенным. Потянула вожжи на себя. Краля удивленно взмотнула головой, зашагала быстрее. Люба еще крепче натянула вожжи. И неумело, но все же хлестко ударила ими лошадь. Копыта глухо застучали, телега загромыхала еще сильнее, а Люба продолжала хлестать Кралю.

— Сказал же: не гони! — сердито крикнул Сергей.

— Шевелись, шевелись, милая! Совсем заснула! — приговаривала Люба, задорно улыбаясь.

— Отдай вожжи!

— Не отдам!.. Н-но, но, кляча водовозная!..

Краля скакала как-то боком, тяжело разбрасывала ноги, отфыркивалась и всхрапывала. Сергей оттеснил девушку и вырвал у нее вожжи.

— Ага, испугался!

— Я не испугался. Я слово дал.

— Этой старушке?

— Хотя бы и ей. Краля — мудрая лошадь.

— А мне — наплевать!.. И вообще ты — чурбак деревянный, понятно?

— И на том спасибо, — сдержанно ответил Сергей.

— Кушайте на здоровье!..

Пробежав еще немного, Краля успокоилась, пошла шагом. Дорога тем временем выпуталась из щетинистых полей и вывела на косогор; направо внизу лежала равнина, простроченная желтыми огоньками — учебный аэродром. Оттуда взмыл к звездам и поплыл среди них сцепленными разноцветными огоньками самолет. Он двигался плавно, как восходящий в воде пузырек воздуха, и не верилось, что это за ним тянется звук, напоминавший шум жестяного листа, волочащегося по асфальту. Сделав несколько кругов, самолет стал снижаться к аэродрому. Так засидевшийся на цепи щенок, когда его отпускают погулять, почти кубарем влетает на пустырь и носится кругами, пока не выложит накопившиеся силы.

Самолет устало жужжал над длинной гирляндой сигнальных огней. Вспыхнули прожекторы подсветки, аэродром наполнился зыбким стелющимся светом, превратившись в голубоватое миражное озеро.

— Смотри, смотри!.. Что с ним? — закричала Люба.

Самолет странно покачивал крыльями, как потерявший равновесие человек.

Люба обеими руками вцепилась в локоть Сергея и прошептала:

— Он может разбиться?

Но крылья вдруг успокоились. Самолет стал набирать высоту, полетел быстрее.

— Наверное, что-нибудь не рассчитал, — изменившимся голосом произнес Сергей. — Это же курсанты тренируются. Опыта еще маловато…

— Зачем же тогда их выпускают?.. Ведь он мог разбиться!

Любин голос звучал, как у насмерть перепуганной девчонки. Эта совершенно детская интонация заставила Сергея забыть и о грубом отношении Любы к лошади, и о том, что Люба обозвала его «чурбаком», — он вдруг ощутил неизбывную, переполнившую его нежность.

Самолет сделал еще один круг среди звезд и заскользил к сияющему озеру — аэродрому. Вот он стал как бы тенью. Вот, вздрогнув, коснулся бетона. Вот побежал по полосе… В ту же минуту вырвался с аэродрома и нырнул в искрящееся небо другой самолет. А Краля, все так же спокойно покачивая головой, шагала по дороге. Все происходившее в небе было для нее безразличным.

— Знаешь, о чем я думаю? — спросила Люба. — Я все стараюсь представить себе, какой он, тот парень. Ах, вот бы с кем познакомиться!..

— Да такой же!.. Ну, разве что курносый. Или в веснушках… А все равно ему лет двадцать — как и мне… Я вполне мог быть на его месте, если бы в летное училище поступил.

— А что же ты не поступил?

— Инженером быть интереснее.

— Нет, — твердо сказала Люба. — Летчиком интереснее. Вот летают они там… между Вегой и Арктуром! А если кто-то не успеет вовремя нажать какую нужно педаль — и привет!.. Можешь ты почувствовать, что это значит?.. А еще интереснее космонавтом. Космонавты всю Землю сразу видят!

— Всю не видят, Земля ведь — шар. В лучшем случае половину…

— Вот до чего не люблю отличников! — раздраженно воскликнула Люба. — Все-то вы знаете!

— Да клянусь тебе, я не отличник, — старался заверить ее Сергей. — Между прочим, если хочешь знать, инженеры тоже летают в космос.

— Ты-то не полетишь, — уверенно сказала Люба.

— Да?.. Почему же, интересно?

— А потому… Ты — нерешительный.

— Ну, знаешь ли! — Сергей резко повернулся и свирепо посмотрел на девушку. Она, торжествуя, улыбалась; глаза блестели под коротенькими дужками бровей.

— Вот и не испугал, не испугал! — дразнила она.

Сергей бросил вожжи, неловко обхватил девушку — как медведь колоду — и попытался губами достать Любины губы. Она забилась в объятиях, вывернулась и упала назад, на днище телеги.

— Ты рукам волю не давай! — сердито крикнула она. — Нахал какой!.. Приставала!

— Зато не будешь говорить, что я нерешительный.

— Вот и буду. Что захочу, то и буду говорить. А ты не лезь, куда не просят. А то и схлопотать можешь!

Сергей взялся за вожжи, дернул.

— Поехали, Краля, зря ты остановилась! — И проворчал: — Навязал господь пассажирку!

— Смотрите, какой набожный, — обиделась Люба. — Никто не навязывался, сам приехал.

Повозившись немного, она опять уселась рядом с Сергеем. Скосив глаза, он заметил плохо скрытую улыбку. На ее лице можно было прочесть, что вообще-то Люба довольна тем, как развиваются события.

Но впереди уже показалась тускловатая строчка окон коровника и одиноко сиявший на отдаленном от здания столбе фонарь.

В коровнике было тепло, пахуче, сумеречно. Голые лампочки, висевшие на параллельных проводах под потолком, светили скупо, но эта скупость не раздражала — может быть, потому, что стены и бревенчатые перекрытия над головой были чисто выбелены известью, а на доярках белели халаты. Коровы стояли в два ряда, разделенные проходом и узкой канавкой, в которой были утоплены цепь и скребки транспортера. Костистые емкие телеса коров были неподвижны, зато вразнобой раскачивались грязноватые хвосты. Коров доили почему-то вручную, хотя там и сям бросались в глаза стальные цилиндры и резиновые трубки доильных аппаратов. Каждая из доярок сидела на маленькой скамеечке, забравшись почти под корову; из сосков, похожих на распаренные толстые пальцы, дзыкали, прошивая пену в ведре, струи молока. Женщины беседовали с коровами — ворчливо или добродушно, совсем по-семейному, и разговоры у них выходили долгими, связными, хотя коровы были невозмутимы, лишь позванивали цепями, которыми были привязаны. Над каждым стойлом на куске фанеры было записано мелом имя, возраст, вес и какие-то непонятные Сергею цифры. Клички у коров были нежные: Зорька, Марта, Звездочка…

Люба, которой Сергей поручил разыскать заведующую фермой, вернулась вместе с пожилой женщиной в белом халате и грубых кирзовых сапогах. Звали заведующую Марией Федоровной. Она была такого же, как и Люба, малого роста, такая же темноглазая, курносая, шустрая. До того обе оказались похожи, что Сергей подумал, уж не мать ли она Любина.