Вячеслав Бучарский - Экзамены

Копылов вновь взялся за бутылку и, чтобы не расстраивала, убрал под стол.

— Видишь ли, Олег, разные мы с тобой люди, я думаю. Извини меня, но ты человек простой, ты — обыватель… Не обижайся, по-моему, ничего страшного в этом слове нет. Это хорошее дело — быть обывателем. Что скажут — то и делаешь. Живешь работой, семьей. Спишь спокойно… Что еще человеку надо! Простота — залог здоровья!.. Вот и живи, как живется!

— Тут что-то не так, — наморщив лоб в напряжении, сказал Олег. — Ну какой я обыватель? Ведь я всего себя, всю свою энергию отдаю… Другое дело, что мне не хватает железной воли, чтобы личные интересы защищать! Вот, скажем, наука. Надо же заниматься: вести исследования, писать и рассылать в журналы статьи, спецлитературу процеживать… Ради этого я должен был бы тверда поставить себя на службе, то есть четко отделить интересы производства и свои собственные интересы. А у меня не получается! И в семье… Прежде всего я должен был отказаться от удовольствия иметь ребенка. И надо было завоевать себе угол для научных занятий: кабинетик какой-нибудь. И еще надо было настоять, чтобы время у меня было для таких занятий, чтобы жена, значит, не отвлекала сходить в магазин, вытрясти половики, починить кран в ванной и так далее… А мне ее жалко, жену свою. Достается ведь ей — с маленьким ребенком! И на службе то же. Наука наукой, только ведь надо и с коллективом в ладу жить. Завод наш растет, перестраивается на современный уровень. Проблем масса! А я — инженер, специалист. Я обязан решать все эти текущие проблемы.

— Вот потому ты и есть обыватель, — воскликнул Копылов. — Тебе хорошо в стаде? Ну и живи в нем, не рыпайся! Потому что не дано тебе стать личностью… Я понимаю, слышать такие вещи неприятно. Тебе, конечно, не хочется жить как все живут. Ты не хочешь, но ведь можешь — и в этом твое счастье!.. У меня вот хуже: я не хочу и не могу!

Олег озадаченно поскреб затылок.

— Да, ты, конечно, сильный человек, — согласился он. — Я помню, в институте — сколько ты успевал! Жил, в общем. А я — только учился. И теперь… Ты, значит, живешь, а я — только работаю. Не дано!.. Слушай, а в чем все-таки смысл коллекционирования? Я как-то не очень это понимаю. Ну копишь ты все это. А дальше?

Копылов посмотрел на приятеля с жалостью.

— Ты, Олег, действительно простоват… Даже не знаю, как тебе объяснить, в чем смысл. Тут много всяких нюансов…

— Ну уж как-нибудь популярно, — попросил, взмахнув руками, Олег.

— Хорошо, скажем так. Всякая вещь имеет свою настоящую цену, согласен?

— Это что-то из политэкономии, кажется… Все позабыл, ей-богу! — признался гость.

— Нет, — увлеченно возразил Копылов, — это из жизни. И, только поняв жизнь, можно познать настоящую цену вещей. Вот почему я убежден, что ценные вещи должны принадлежать только тем, кто знает их настоящую цену. Понимает ее, чувствует — вот где суть или, что называется, эстетический момент!.. А в недостойных руках вещь просто-напросто гибнет. Вот, скажем, те же монеты…

И опять Копылов повел речь о «гривнах», рублях, семишниках и пятаках. Олег заскучал, пожалел о том, что выпить больше нечего.

— Слушай, а как выглядит этот самый «крестовик»? — спросил он, услыхав ставшее уже знакомым слово.

Копылов потянулся к стеллажу с книгами, достал толстый справочник и, сразу открыв его в нужном месте, показал.

— Та-ак! — щурясь, произнес врастяжку гость. — Представь себе, видел я этакую штучку. И даже более того!..

Копылов точно и не пил — вглядывался в глаза гостю напряженным трезвым взглядом. Тот с удовольствием держал паузу.

— Что значит — «более того»? — не вытерпел Копылов. — Ты не темни, Олег!

— Знаешь вообще-то я не очень согласен с тобой насчет того, что вещи должны принадлежать только тем, кто знает в них толк. Этак получится, что у толковых соберется все, а бестолковым придется голышом ходить. Какие-нибудь редкости, не имеющие практического значения, — это другой разговор… Например, этот вот «крестовик». Мне он, пожалуй, и не нужен, хотя у меня есть.

— Не трепись, — мрачно обронил Копылов. — Откуда?

— Ну, точнее, не у меня, а у жены. Уж где она его откопала — я не знаю. Она его берегла — мечтала серебряный кулон из него заказать ювелиру. Мне кажется, чепуха это, кто возьмется за такую глупую работу — из монеты делать кулон!

— С ума можно сойти! — воскликнул Копылов, глядя на гостя округлившимися глазами. Потом встал, решительно подошел к бару, встроенному в стеллаж, и принес бокастую бутылку французского коньяка.

— Угощаю! — сказал он, сделав широкий жест рукой. — Берег, понимаешь, ко дню рождения, ну да раз такой случай!..

Склонив голову и поскребывая пальцами бороду, Олег поглядывал то на хозяина, то на бутылку.

— А не пожалеешь потом? — спросил он.

— Да о чем ты, Олег! Для друга ведь!.. Значит, говоришь, она решила кулон? — Копылов уже разлил коньяк в рюмки и поднял свою.

— Давай еще раз — за встречу!

Сделав небольшой глоток, он поставил недопитую рюмку на стол. Олег последовал его примеру.

— Если только ты правду говоришь, Олег, то проси у меня что хочешь. Хочешь — американскую газовую зажигалку?.. Хочешь — шведские подтяжки и пару журналов с сексом? В конце концов, я могу даже японские часы достать!.. Старик, это просто уму непостижимо: из «крестовика» — кулон! Я ночь спать не буду — жуть такая!

— Да что кулон, — махнул небрежно рукой Олег. — Ты знаешь, как я распорядился? Я этот рубль под ножку письменного стола подложил, чтобы не качался…

— Фантастика! — ерзая на стуле, крикнул хозяин. — Ну проси, Олег, проси!.. Ну, что ты за него хочешь, скажи только — я на все согласен!

— А мне ничего не надо, — откинувшись на спинку стула и улыбаясь, заявил Олег. — Вот поедем со мной в Калугу — я тебе его так отдам. Подарю — и все!

— А жена?

— Ну и что — жена? У меня и жена — простой человек!..

…Хозяйка большой коричневой сумки вернулась, когда вагон уже был переполнен, по радио объявили отправление и за окнами поплыл назад усеянный окурками асфальт перрона. Втиснувшись между Копыловым и грузной старухой в драповом пальто, женщина взяла сумку на колени.

— Может, поставить наверх? — предложил Олег.

— Что вы, не нужно, она тяжеленная.

— Значит, нужно! — Он встал и рывком вскинул сумку на полку. Кивком головы женщина поблагодарила, но при этом не оживила ее лицо обычная в таких случаях улыбка: оно казалось окаменевшим. Женщина была старше попутчиков. Светло-коричневый костюм из шерстяного трикотажа спокойными складками обозначал статное, еще не утратившее формы тело; в мочках ушей светились янтарные серьги; волосы, прибавленные за счет шиньона, были закручены в высокую башенку, скрепленную коленцами шпилек. Одежда и весь облик выдавали в ней горожанку, из тех, у кого мужья занимают приличное положение на службе, есть квартира, хорошая мебель и на очереди покупка «Жигулей», чтобы ездить на загородный участок, где среди молодых яблонь сверкает стеклами веранды голубой кубик так называемой «дачи». Только вот не вязалось с ее обличьем слишком задумчивое — даже убитое — выражение лица.