Александр Листовский - Калёные тропы

— Давай в объезд! Здесь неглубоко! — сказала она, заставив свою кобылу широким прыжком махнуть обратно через канаву и подъезжая к саням.

— Вот сразу видно, что смелый товарищ! — похвалил сидевший в санях военный в шапке-ушанке. — Вы что, четвертой дивизии?

— Одиннадцатой, товарищ начальник! — бойко ответила девушка, нагибаясь с седла и признавая в военном начальника.

Он, склонив голову набок, закуривал потухшую трубку. Потом убрал спички в карман шинели и, тепло улыбаясь, взглянул на Маринку. Его молодое лицо с едва уловимой горбинкой на прямом тонком носу и темными, скрывавшими углы рта усами показалось ей странно знакомым. Но вместе с тем она хорошо знала, что впервые видит этого человека.

— Ну, как у вас там? — спросил он, пристально глядя на нее.

— Хорошо, товарищ начальник. Только вот бойцы обижаются, почему второй день на месте стоим, — отвечала Маринка, перехватывая глубокий, мягкий взгляд его сильных и вместе с тем ласковых глаз.

— Ну, это ничего. Отдых тоже нужен… Постойте, что это у вас со щекой? — спросил он с озабоченным видом.

— Обморозила, товарищ начальник!

У спрашивающего чуть дрогнула изогнутая тонкая бровь, и он внимательно посмотрел на девушку.

— Что же вы не перевяжете? Перевязать надо. Иначе хуже получится, — произнес он заботливо.

— Ничего. И так заживет.

— До свадьбы?

— Еще раньше, товарищ начальник! — весело сказала Маринка. — А потом у нас, знаете, с бинтами беда. Тряпками перевязываем.

— Вы что, сестрой работаете?

— Сестрой, товарищ начальник!

— Стало быть, с перевязочными материалами плохо. А с медикаментами?

— Да нет их совсем.

— Чем же вы лечите?

— Да больше иодом, товарищ начальник.

— Вот как. Гм… Ну, хорошо. Постараемся помочь в этом.

— Из десятой армии можно кое-что подбросить, — предложил сидевший рядом человек в папахе, с короткими щеточками усов на молодом, полном и румяном от мороза лице. Во время разговора он с любопытством смотрел на Маринку, тая улыбку в карих прищуренных глазах.

— А, ну вот и прекрасно, — согласился военный. — Так и сделаем.

Он сказал ездовому, что можно ехать, и, ласково кивнув Маринке и пожелав ей успеха, заговорил о чем-то с сидевшими в кошеве товарищами.

Сани медленно объехали мост, переваливаясь, выехали на дорогу и, дружно подхваченные лошадьми, понеслись по улице.

«Какой простой и заботливый, — думала Маринка, глядя вслед саням. — И про щеку спросил. И без насмешки… Кто он такой?»

Она стояла на месте, припоминая весь свой разговор с этим так понравившимся ей человеком, которому, как ей казалось, она смогла сказать то, чего никогда не сказала бы другому.

«Да… Бывают такие люди…» Маринка вздохнула, покачала головой и, медленно поворотив лошадь, тронула рысью по заснеженной дороге.

В просторной комнате было тепло и уютно. На столе, фыркая паром, шумно кипел самовар. Федя, сняв крышечку с небольшого белого чайника, заваривал чай.

Семен Михайлович сидел с края стола и старательно чистил разобранный маузер.

Сквозь приоткрытую дверь доносился вкусный запах свежеиспеченного хлеба. На стене между окнами отчетливо тикали ходики.

— Семен Михайлович, — сказал Федя.

— Ну?

— Уж больно у нас хозяйка хорошая.

— А что?

— Молодая да ласковая. Глядите, каких пирогов напекла. «Это, — говорит, — специально для товарища командира».

— Ну что же, хорошо.

— Я, между прочим, тоже ей внимание оказал.

— Что? — Семен Михайлович поднял голову. Его широкие черные брови чуть дрогнули. Он внимательно посмотрел на ординарца.

— Дров вот наколол, дверь у сарая поправил, — сказал Федя.

— А-а… Ну, ну… Это хорошо. Хозяевам помогать надо…

Федя погляделся в ярко начищенный самовар, обеими руками пригладил торчавшие волосы и вышел в соседнюю комнату.

Пошептавшись о чем-то с хозяйкой, он принес и поставил на стол крынку топленого молока с коричневой поджаристой пенкой.

— Семен Михайлович, пожалуйте кушать, — пригласил он, ловко вскрывая банку с консервами.

— Сейчас. — Буденный макнул навернутую на шомпол тряпочку в банку с ружейным маслом и осторожно, чтобы не капнуть на френч, смазал ствол пистолета. — Ну вот и готово.

Вдруг он поднял голову и прислушался. По крыльцу кто-то взбежал, стуча сапогами; потом послышались звуки быстрых шагов, и в комнату, не спросясь, вошел Зотов с возбужденным и красным лицом.

— Разрешите, товарищ командующий?

Буденный с удивлением взглянул на него: очень уж у Степана Андреевича был взволнованный вид.

— Товарищ Сталин приехал! — переводя дух, сказал он. — И с ним Ворошилов и Щаденко.

— Приехали? — Буденный с радостным удивлением на лице поднялся из-за стола. Но тут же его лицо приняло озабоченное выражение. — Постойте, как же так? Ведь мы ждали их завтра?

Зотов с видом крайнего недоумения пожал плечами.

Семен Михайлович быстрыми, ловкими движениями собрал маузер и сунул его в кобуру.

— Где они? — спросил он отрывисто.

— Сюда идут, товарищ командующий… Да вот они.

В соседней комнате послышались бодрые голоса, дверь распахнулась, и, внося вместе с собой целую волну свежего морозного воздуха, в комнату вошел весело улыбающийся Сталин. Вслед за ним вошли Ворошилов и Щаденко.

Семен Михайлович начал было докладывать, но Сталин, широко раскрыв руки, запросто обнял его.

— Ну вот мы и приехали, — сказал он после взаимных приветствий. — И, кажется, в самый раз! — Он кивнул на стол, где попрежнему весело шумел самовар.

Сталин снял ушанку, шинель и остался в наглухо застегнутом френче и черных суконных брюках, заправленных в невысокие сапоги.

— Ну что ж, друзья мои, первым долгом попьем с дороги чайку, — сказал он, обращаясь к Ворошилову и Щаденко, которые, как старые товарищи, радостно здоровались с Семеном Михайловичем.

— За угощенье не взыщите, товарищи, — сказал Буденный. — У нас по-походному.

Сталин усмехнулся. Его глаза весело заблестели. Он подошел к столу и подвинул себе табурет.

— Не скромничайте, товарищ Буденный, — сказал он, улыбаясь.

— Так можно и не по-походному жить, — оглядывая стол и смеясь, сказал Ворошилов. — Только вот хлеба что-то у вас маловато.

— А мы люди не гордые — хлеба нет, так и пирогов можем поесть, — сказал Щаденко, посмеиваясь и подвигаясь на лавке поближе к столу.

Зотов по скромности поместился за самоваром. Отсюда он видел только резко очерченный красивый профиль Щаденко, очень живо напоминавший ему виденный им рисунок из «Тараса Бульбы», на котором был изображен сын Тараса Остап.

Степан Андреевич молча пил чай. Посматривая из-за самовара, он приглядывался к сидевшим и прислушивался к их разговорам. Его мучила мысль, как бы гости не обиделись, что их не встретили.