Александр Листовский - Калёные тропы

Миша, несмотря на свои пожилые годы, легко кинул в седло тучное тело и пустил лошадь вскачь по дороге.

Вокруг пожарища шумела толпа. Покрывая треск горящего дерева, слышался возбужденный говор и крики. Красноармейцы, руководимые Ладыгиным, сноровисто разбирали соседние мазанки-хаты. По всем улицам с ведрами и баграми бежали люди, хоронившиеся во время боя в погребах и подвалах.

Миша слез с лошади и, привязав ее к плетню, вошел в большой двор горевшего дома. Тут было полно народу. Бойцы, став цепочкой от колодца к дверям, передавали из рук в руки ведра с водой.

— Кто зажег? Зачем зажег? — спросил Миша у Климова, который первым попался навстречу ему.

— А пес его знает, — сказал спокойно трубач, — но не иначе, как Махно. Жители сказывали, что в доме есть пленные.

— Зачем стоим? Все пойдем! Вперед пойдем! Надо пленных выручать! — заволновался Миша, размахивая руками.

— А там уже есть наши, — успокоил Климов.

В это время послышались крики:

— Воды! Воды давай!

На пороге показалась худощавая фигура Ильвачева. Следом за ним шел Харламов. Они несли босого человека со связанными руками и ногами.

— Нате, принимайте, ребята! — хрипло сказал Харламов, передавая человека на руки бойцам. — А ну, ладней! Под спину берись… Воды! Воды комиссару! — вскрикнул он, увидя, что Ильвачев медленно валится на землю.

Красноармейцы подхватили Ильвачева под руки.

— Харламов, а там еще люди есть? — тревожно спросил чей-то голос.

— Есть еще один человек… Кричал… В дыму-то не увидишь. Зараз опять пойду… Фу, угорели мы с комиссаром. Дайте воды! — Он нагнулся и, широко расставив ноги, припал к ведру.

— Лей на меня! — приказал Миша Казачок с таким решительным видом, что несколько бойцов разом окатили его.

Он крикнул что-то и взбежал по ступенькам крыльца.

— Стой! Стой! Куда?.. Зачем Мишу пустили! Сгорит! — закричали бойцы.

Но Миша Казачок уже исчез среди дыма и пламени.

Во двор быстрыми шагами вошел Бочкарев.

— Ну, как, товарищи? — спросил он ближайших бойцов.

— Разрешитя доложить, товарищ комиссар, — сказал Сачков. — Одного человека спасли. Тольки как бы не мертвый.

— Где он?

— А эвот лежит, — показал Сачков.

Около колодца лежал длинный худой человек с закрытыми глазами, плотно сжатыми губами. Его крупное морщинистое бритое лицо было безжизненно. Кузьмич сидел подле него и слушал пульс.

— Ну, что, товарищ лекпом? — спросил Бочкарев, подходя. — Можно спасти?

— Факт… Сейчас отойдет… Это нам ничего не стоит, — забормотал Кузьмич, с сомнением поглядывая на лежавшего. — Гм, пульс вроде очень быстрый. Видать, угорел здорово. Факт!..

— Несет! Несет! — закричали бойцы.

Миша Казачок, с опаленными усами, весь черный от дыма и сажи, бережно прижимая к груди, нес связанного полуобнаженного человека.

Бойцы расступались, освобождая дорогу.

— Ой, какой хлопчик красивенький! — сказал нараспев молоденький красноармеец в буденовке, заглядывая в закинутую голову спасенного. — А худой-то какой!

— А ну, ребята, позволь! — строго говорил Кузьмич, пробираясь вперед. — Расступись, говорю! Дайте человеку пособие оказать!

Миша Казачок прошел через двор и, поискав место почище, осторожно опустил свою ношу в тени у плетня.

— Баба, ребята! — в один голос ахнули бойцы, увидев маленькие, как опрокинутые чашечки, круглые груди.

Бочкарев быстро снял брезентовый плащ и прикрыл тело девушки.

— Мертвая, что ли?

— Дай ей чего, товарищ доктор!

— Тише! Не напирайте, братва! Человека задавите! — взволнованно заговорили бойцы.

Кузьмич присел, ловко отер темную пену с пухлых губ девушки и, взяв ее маленькую руку, попробовал пульс.

Не открывая глаз, она пошевелила губами.

Кузьмич торопливо вынул из сумки склянку с лекарством и поднес к лицу девушки. Веки ее дрогнули, из груди вырвался стон, и она, чуть приоткрыв глаза, обвела затуманенным взглядом бойцов.

— Товарищи, наши… — прошептала она тихим радостным голосом.

Петька стоял перед Ладыгиным.

— Так ведь ты же бандит? У Махно служил, — говорил Иван Ильич, пристально глядя на него.

— Это уж как вам будет угодно, товарищ командир, только я не бандит, а мирный житель, — сказал Петька.

— Но ведь ты сам говоришь, что служил у Махно, — заметил Ладыгин.

— Я и не скрываю. Зачем врать! Я прямо говорю. Я ж по эту сторону фронта находился и не мог сразу к красным поступить. А потом слушок прошел, будто Махно с Деникиным воюет. Вот я, значит, и поступил до него… И был-то я у него без году неделю. Кого хотите спросите… И чего мне с ними служить! Я бедный человек, а они как есть все живоглоты-кулаки. Там у них еще эти есть… волосатые, в шляпах, в золотых очках.

— Анархисты?

— Вот-вот. Мы их «раклом» обзывали.

— Что это еще за ракло?

— Ну… как бы сказать… самое что ни на есть ползучее гадство. Наипервейшие воры и выпивахи. У каждого тачанка, а на ней полно барахла. А ходят! — Петька усмехнулся. — Кто летом в шубах, кто в бабских сподниках с кружевом. Срам смотреть, одним словом. Да ну их, товарищ командир! Не по пути мне с ними.

— Добре. А ты сам откуда?

— Одесский.

— Далеко же, братец, тебя занесло!

— А я что, бедный Тришка — забрал свое ничего да в другую деревню.

— Ты, я вижу, братец, шутник.

— У нас в Одессе все шутники.

— Ну вот что. Я тебя возьму на испытание. Но поимей в виду: если только что замечу, то этой самой рукой расстреляю.

— Не извольте беспокоиться. Замечаний не будет.

— Ильвачев, возьмем, что ли, его? Пусть послужит.

— Возьмем. Только ты, парень, смотри во всех отношениях, а не то плохо будет.

— Будьте благонадежны.

— Ну, добре. Поди пока за воротами посиди. Потом я тебя позову.

Петька с веселым видом пошел со двора. Теперь для него начиналась новая жизнь, чем он был очень доволен.

Когда Вихров открыл глаза, то первое, что он почувствовал, было ощущение движения. Вместе с легким потряхиванием он слышал стук колес по мягкой дороге и старался вспомнить, что с ним и почему он лежит.

Прямо над его головой, напоминая следы прошедшего по росистой траве человека, стояли Стожары. Начинало светать. Звезды, слабо мерцая, опускались по небосклону и постепенно угасали в тумане. Вихров лежал на спине и, словно пробуждаясь от глубокого сна, прислушивался к окружающим звукам. Все вокруг него двигалось и шевелилось: казалось, что рядом шумно катился поток. По правой обочине дороги бесконечной вереницей шагом двигались всадники. Вихров хотел было посмотреть, повернулся и застонал, почувствовав острую боль в голове.

— Лежи тихо! — с повелительной ласковостью сказал рядом с ним молодой женский голос.

Потом над ним кто-то склонился, и он увидел круглое лицо с небольшим носиком и спускавшейся на низенький лоб затейливой чолочкой.