Александр Листовский - Калёные тропы

Харламов разлил всем, добавил из кружки воды, встал и густо откашлянул.

— Ну, братва, — начал он, держа в руке щербатую чашку, — как служил я в Питере в лейб-гвардии казачьем полку, так там офицеры на банкетах тосты поднимали. Зараз я свой тост подниму. За победу! За то, чтоб всему трудовому народу хорошо жилося на свете!

Он поднял чашку, опрокинул ее в рот, крякнул, сплюнул и опустился на стул.

Вдали послышались тонкие звуки сигнальной трубы.

— А ну, братва, навались! Седловку играют, — сказал Харламов, подвигая миску поближе.

Наступившую тишину нарушал лишь дружный стук ложек. Афонька жадно хлебал, отдуваясь и громко отрыгивая.

— Ишь, зарыгал. Тишком не можешь? — сердито сказал Харламов. — У людей аппетит отбиваешь.

— Это из него серость выходит — завтра барином будет, — усмехнулся Митька.

Снаружи послышались шаги. Харламов посмотрел в окно.

— Взводный идет, — сказал он вполголоса. — Давай, ребята, скорей.

Сачков подошел к хате, вскочил на завалинку да заглянул в окно:

— Обедаетя? Ну, ну… Только чтоб через пять минут были готовы…

Стоя на стременах, Климов трубил сбор.

Свежий ветерок шевелил его рыжие с сединкой усы и опущенные концы суконного шлема. Из боковых улиц к площади тянулись бойцы.

Харламов привычным движением накинул седло и повел со двора игравшую лошадь. Следом за ним вышел Митька.

— Ишь, леший, надулся! — кричал Афонька, ударяя кулаком по сытому брюху саврасого жеребца.

Он с силой дернул подпругу. Жеребец прижал уши, оскалился, изогнувшись щукой, мотнул головой.

— Но, но! — крикнул Афонька. — Я те кусну… Наел пузо, идол…

Катившийся по земле конский топот, замирая, удалялся к окраине. Издали доносился припев старинной запорожской песни:

Афонька прислушался, накинул поводья на плетень и вбежал в избу. Не обращая внимания на девушку, которая, стоя у стола, перетирала посуду, он с деловым видом подошел к стоявшему у стенки сундуку, присел и вынул из кармана отмычку.

— Товарищок, та шо ж вы робите? — метнувшись к нему и прижимая руки к груди, вскрикнула девушка.

Афонька сверкнул на нее глазом.

— Не мешай, ну? — Он помолчал и глухо добавил: — А скажешь кому — жизни не будет! Встань здесь и замри!

Афонька открыл замок и, сделав усилие, поднял тяжелую крышку.

— Где твой батька гроши ховает? — спросил он у девушки. — Ну, говори! А не то… — Афонька с угрожающим видом потянул из-за спины карабин.

Позади него скрипнули половицы.

Он рывком оглянулся.

В открытых дверях стоял Харламов с искаженным лицом.

— Молись, гад! — сказал он, вынимая револьвер из кобуры.

Афонька, держа в руках карабин, в упор смотрел на него.

— А тебе что, больше всех нужно? — спросил он придушенным голосом.

— Выдь с хаты!

— Не пойду!

— Ну?!

— Не запрег, не нукай!

— Выдь! Застрелю! — Харламов поднял револьвер.

Сжавшись всем телом и не спуская с Харламова острого, как сверло, злобного взгляда, Афонька стал крадучись пробираться к дверям.

Следя за каждым его движением, Харламов медленно повертывался. Он успел во-время отшатнуться: раздался грохот выстрела, пуля ударила позади него в стенку.

Афонька бешено бросился вон и, выскочив в сенцы, захлопнул дверь.

Хватаясь за щеколду, Харламов услышал дикий крик во дворе, потом там кто-то упал и забился.

Он выбежал из хаты.

Назаров и Афонька, сцепившись друг с другом, тяжело и хрипло дыша, катались, грузно обминая траву.

Харламов нагнулся над ними и, улучив момент, ударил Афоньку в висок рукояткой револьвера.

Назаров поднялся.

— Ух! Ну и здоров, гад! — сказал он, отирая потный лоб рукавом. — Было-к задушил! — Он нагнулся и машинально отряхнул с колен приставшую грязь.

Афонька лежал на боку, поджав ноги. Около его головы быстро наплывала красная лужа. Вдруг он приподнялся, поднял руку и с ненавистью взглянул на Харламова, пытаясь что-то сказать, но только пошевелил короткими, как обрубки, толстыми пальцами и с хрипом повалился на спину.

— Готов, — сказал Харламов, пнув его сапогом.

— Надо б его отсюда убрать, — заметил Назаров.

— В огороды снесем. А там жители приберут.

— Правильно. Берись за ноги.

Они подняли труп и, протащив его через двор, бросили в огороде.

Когда Назаров повернул к хате, позади него грянул выстрел.

Он оглянулся. Харламов прятал револьвер.

— Зачем стрелял? — спросил Назаров.

— Так-то вернее. А то меня было убили, а оказался живой…

Возвращаясь двором, Харламов вошел в хату.

Девушка испуганно взглянула на него.

— Не бойся, хозяюшка, — заговорил он, подойдя к ней. — Это не наш боец, а бандит, махновский сынок… Мы его в огороде кинули. Так что уж вы извиняйте.

Девушка подвинулась к нему и, прижав руки к груди, тихо сказала:.

— Ой, товарищок, який же вы добрый чоловик! Де вы в бога взялись?

Харламов молча взял ее руки, осторожно пожал и, сказав: «До свиданьица, лапушка», — вышел из хаты…

Назаров держал лошадей. Они вскочили в седла и, тронув рысью, пустились догонять эскадрон.

— Зараз доедем до комиссара, — сказал Харламов, искоса взглянув на Назарова.

— Чего?

— Доложить надо, а то так неладно.

Ильвачев и Ладыгин ехали на своем обычном месте впереди эскадрона и о чем-то тихо беседовали.

— Товарищ комиссар, — сказал Харламов, подъезжая к Ильвачеву и придерживая лошадь, которая, горячась, мотала головой, разбрызгивая пену с удил.

— В чем дело, товарищ Харламов? — спросил Ильвачев, повертываясь к Харламову и с некоторым удивлением поглядывая на необычно встревоженное лицо казака.

— Бандита ликвидировали, — коротко сказал Харламов.

— Бандита? Какого бандита? — насторожился Ладыгин.

— Кривого, что до нас поступил.

— Так вы что, убили, что ли, его? — спросил Ильвачев.

— Стал быть, так.

— Да-а, дела-а, — Ильвачев покачал головой. — Неправильно сделали. Надо было ко мне представить его.

— Стал быть, мы виноватые. Так как же — зараз нас в трибунал или как закончим войну?

— Хм… А почему вы узнали, что это бандит?

— Хозяйку грабил, оружием ей угрожал, а как я в хату вошел, он в меня с карабина ударил, а потом до Назарова кинулся.

Ильвачев и Ладыгин переглянулись.

— Так вот как получилось, — Ильвачев, посветлев лицом, ласково взглянул на Харламова. — Нет, в таком случае думаю, что судить вас не придется. Но в следующий раз, смотрите, ребята, чтоб самовольных расправ у нас не было!

— Не сомневайтесь, товарищ комиссар.

— Ну, то-то!

— Так мне можно ехать покуда? — спросил Харламов, тая улыбку в усах.

— Езжайте.

Харламов придержал лошадь и, отъехав в сторону, стал пропускать ряды мимо себя…