Александр Листовский - Калёные тропы

— Об этом не беспокойся, товарищ Назаров, — с лаской в голосе сказал Бочкарев. — Партия большевиков нас не забудет. Будут о нас и книжки писать и песни слагать…

— Вот это правильно, — заметил боец в черной кубанке. — А то наша Конная армия на всех фронтах геройски отвечает. Всю контру позагоняли в Черное море, а теперь вот до панов добрались…

Со стороны кто-то подошел большими шагами, и бодрый голос Ильвачева спросил:

— Вы меня требовали, товарищ комиссар?

— Да, — сказал Бочкарев. — Надо потолковать кое о чем.

Он поднялся, взял Ильвачева под руку, отвел его на несколько шагов и начал что-то тихо говорить ему, изредка поглядывая по сторонам.

Со скрипом и грохотом в село медленно входил огромный обоз. Были видны лишь две-три передние подводы, все остальное тонуло в густом облаке пыли. Слышались сонные крики подводчиков, усталая ругань.

Обоз проскрипел по раскаленной солнцем сельской улице, перевалил через пересохший ручей и вышел на площадь. Передние остановились. Ехавший впереди босой мужик с всклокоченной бородой, в длинной, до колен, серой от пыли рубахе не спеша слез с телеги, подошел к лошади и деловито поправил хомут.

— Это что же, дядя Иван, привал? Или дальше поедем? — густым волжским говором, напирая на «о», спросил сидевший в телеге сухощавый человек в накинутой на плечи кожаной куртке.

— А по мне, как хочешь, товарищ Каштанов, — почесывая подмышкой, безразлично ответил мужик. Он покосился на острый круп лошади. — Я, почитай, верст полтыщи уже отмахал. То одного везешь, то другого… Снаряды возил… Я понимаю, конечно, дело военное, помощь нужна. — Он помолчал и, пожимая плечами, сплюнул черной слюной. — Да мне что, я уже привыкший — второй месяц в подводах, будто и дома не жил вовек.

От задних подвод к Каштанову подходили пестро вооруженные люди в самой разнообразной одежде.

— Надо бы в деревне жару переждать, товарищ Каштанов, — сказал средних лет человек, по виду рабочий. — Гляди, кони еле дошли, да и ребята устали.

— Так, может, по хатам пойдем? — нерешительно предложил кто-то. — И кони отдохнут, да и самим умыться не грех.

Каштанов взглянул на часы.

— Хорошо, товарищи, — сказал он, что-то прикинув в уме. — Постоим здесь два часа, ровно в пять двинем дальше. Только сначала надо узнать, не занята ли кем деревня.

— А вон сидит боец, — сказал рабочий в буденовке.

Каштанов оглянулся. На лавочке у высокого крыльца сидел Митька Лопатин.

— Эй, товарищ! — крикнул рабочий в буденовке. — Слышь, давай-ка сюда!

Митька не спеша подошел.

— Кто, товарищ, в деревне стоит? — поинтересовался Каштанов.

— А вы кто такие? — спросил Митька, настороженно глядя на него.

— Мы, товарищ, партийные работники. Едем в Конную армию. — Каштанов пошарил за пазухой и вынул бумажку. — На, почитай.

Митька быстро прочел документ. Его лицо просветлело.

— Та-ак… — приветливо протянул он. — Значит, в точку попали. Мы и есть самая Конная армия.

— Ну? И штаб армии здесь?

— Нет, только наш полк. Третий день стоим. Отдыхаем.

— А кто у вас комиссаром?

— Товарищ Бочкарев.

— Бочкарев? Какой он из себя?

— Небольшой такой, плечистый.

Каштанов ласково выругался.

— Знакомый, что ль? — добродушно усмехнулся Митька.

— Какой знакомый?! Если тот самый, то друг… Где он сейчас?

— На квартире, должно быть. Вон второй дом направо от церкви, — показал Митька.

— Ну, товарищ, спасибо… Да, о самом главном забыл. Вы что, всю деревню занимаете?

— Нет, верх свободный… Ну, покуда, товарищ… я, извиняюсь, дневалю. — Митька приятельски кивнул Каштанову и пошел на свою лавочку.

«Смотри, сколько много народу приехало!» — думал он, вновь расположившись на лавочке подле крыльца и, поглядывая на проходивший мимо обоз.

Вблизи послышались шаги.

По улице шел боец Марко Кирпатый, прозванный так за приплюснутый нос. Он приблизился и, поздоровавшись, присел с края на лавочку.

— Что, дневалишь? — спросил он, помолчав.

— Ага, — сказал Митька.

Кирпатый вынул из кармана кусок пирога, отломил половину и протянул Митьке.

— Хочешь?

— Нет. Только поел.

Из-под крыльца, загребая толстыми лапами, выполз на брюхе щенок. Виляя хвостом, он подошел к Кирпатому и большими глупыми глазами умильно, уставился на пирог.

Митька потянулся и ласково погладил его по шишкастой голове.

Щенок, слабо повизгивая, ткнулся мокрым носом в сапог Кирпатого и тронул его лапой.

— Что, жрать хочешь? — спросил тот насмешливо. — Только пирогами и кормить вашего брата. Уйди, шалава! Ну! Кому говорю? — Он замахнулся.

Щенок отскочил, склонив голову набок, поставил ухо торчком.

— Товарищ Лопатин, — заговорил Кирпатый, с хрустом пережевывая кусок пирога. — Я имею тебе один вопрос задать.

— Ну?

— Чего это ребята в партию записываются? Давать, что ль, там будут чего?

— Кому?

— Ну, тем, которые партейные.

— А ты чего интересуешься?

— Хочу себе записаться.

— Не примут, — сказал Митька с твердой уверенностью.

— Почему? — спросил Кирпатый, моргнув белыми, как у мокрицы, ресницами.

— Да так — не примут, и все.

— Нет, ты все же скажи: почему твое такое мнение? Ты пример дай.

Митька пристально посмотрел на него.

— Когда Гришин у мужика мед забрал, ты чего сделал? — спросил он, прищурившись.

— Как что? Заявил!

— А раньше?

— Что раньше?

— Ты же сам Гришина на это дело толкнул. Думаешь, мы не знаем? Ты чего ему сказал? Давай, мол, бери. А сам побежал к командиру. Это вместо того, чтоб товарища от плохого остеречь. Выходит, что ты самый что ни на есть провокатор. А разве такие партии нужны?.. Ты знаешь, что такое есть партийный человек? — помолчав, продолжал Митька, сердито сдвинув светлые брови. — Партийный товарищ должен быть чистым, как стекло, чтоб его насквозь видать было, каков он есть человек… Завидовать товарищу не должен — это раз! — Митька загнул один палец. — Товарищу помогать, не задаваться. Наистрожайше партийную линию проводить. Классовых врагов уничтожать беспощадно. Да мало ли чего… А ты товарища подсидел, а сам в партию ловчишься? Нет, друг, этот номер ваш старый. Не выйдет.

— Подумаешь! Всего раз и ошибся. Что я, буржуй?

— Это не важно, кто ты такой, раз ты жулик и подлый человек.

Митька потащил из кармана кисет с махоркой и в сильном волнении стал крутить папироску.

Щенок, набравшись храбрости, вновь подошел и, нюхая воздух, потянулся к остаткам пирога.

— Уйди, постылый! — крикнул Кирпатый.

Он с силой ударил ногой под брюхо щенка. Тот отлетел в сторону, поджав хвост, и, громко скуля, полез под крыльцо.

— Зачем ударил? — Митька встал со скамейки. — Зачем животное бьешь?

Они, тяжело дыша, стояли один против другого, готовые пустить в ход кулаки.