Наум Фогель - Главный врач

— А он и вправду вам добра желает, — сказал Вербовой. — Такого рода покупки всегда дают основания для подозрений. Ну, что стоит в акте указать одну цену, а в действительности уплатить меньше, с тем чтобы обоим нагреть руки — и покупателю, и продавцу?

Корепанов представил себе, как старый коммунист Гервасий Саввич после покупки «греет руки» — делится поживой, — и ухмыльнулся.

— Чему вы? — спросил Вербовой.

— И что это у вас, юристов, за привычка в каждом человеке видеть потенциального вора?

— У нас еще много охотников поживиться за счет государства, — спокойно сказал Вербовой. — И больше прислушивайтесь к советам вашего Тишайшего. Не то инспектора потреплют вам нервы.

С инспекторами ссориться я уже привык. А вот с Мильченко сталкиваться не хотелось бы.

А столкнуться пришлось. И в тот же день.

Было уже около полуночи, когда позвонил Мильченко. Он предупредил Алексея, что сейчас заедет за ним. Заболел Балашов и хочет, чтобы его посмотрел Корепанов.

В машине Мильченко рассказывал:

— Степан Федосеевич уже пятый день по области мотается. Уборочная ведь. Все время чувствовал себя хорошо, а с утра боли вдруг… Чуть живого привезли.

Корепанов спросил, был ли кто уже из врачей.

— Хотели Шубова пригласить, так Степан Федосеевич в один голос — Корепанова зови. Как видишь, авторитетом пользуешься…

Машина остановилась у высокой глухой ограды. Мильченко пошел впереди. Постучал в железную калитку. И сразу же по ту сторону щелкнул замок. Калитку открыл милиционер. Мильченко прошел и коротко бросил ему, кивнув на Корепанова:

— Со мной.

Алексей вспомнил, как весной этого года Балашов пригласил его к себе, чтобы посоветоваться по поводу болезни матери. И тогда Корепанов тоже обратил внимание на высокую глухую ограду, железные массивные ворота с тяжелой калиткой и будку для милиционера, стоявшую рядом у ворот. И еще запомнилось, что Балашов нахмурился, когда милиционер открыл калитку.

— Понаставили тут.

И чувствовалось, что Балашову, простому крестьянскому парню в прошлом, неприятна эта охрана. И на будку ему смотреть противно так же, как летом прошлого года было противно смотреть на уходящие до горизонта поля чахлого хлопчатника.

Балашову было плохо, но он шутил:

— Не все тебе, Алексей Платонович, к председателю Советской власти в области за помощью бегать. Довелось и ему тебе челом бить. Выручай, брат.

Он держался бодро. О своем заболевании говорил в пренебрежительном тоне, каким говорят обычно люди, которые стесняются болезни, привыкшие всегда быть в строю. Но Алексей видел: Балашову плохо.

Корепанов вышел в соседнюю комнату. Мильченко звонил в обком первому секретарю. Алексей ясно представил себе кабинет Гордиенко — письменный стол, кожаное кресло… и самого Федора Тимофеевича тоже представил. Слегка наклонив голову, он держит в левой руке телефонную трубку, в правой — толстый цветной карандаш. И пристукивает этим карандашом по столу, как делает всегда, когда чем-нибудь озабочен.

Алексей понял, что речь идет о срочном консилиуме.

— Консультанта из Киева? — переспросил Мильченко и посмотрел на Корепанова.

— Надо! — сказал Алексей.

— Конечно, — сказал в трубку Мильченко. — Вы сами позвоните в ЦК?.. Хорошо!.. Не беспокойтесь, я сделаю все.

Он прислушался к тому, что говорил Гордиенко, несколько раз кивнул головой в знак согласия, потом передал трубку Корепанову.

— Тебя просит.

Гордиенко поздоровался и спросил, что с Балашовым. Алексей коротко рассказал.

— Очень прошу, Алексей Платонович, примите все меры. Там у вас товарищ Мильченко. Так по всем вопросам обращайтесь к нему.

Алексей положил трубку и потянулся за шляпой.

— Куда же ты? — с недоумением посмотрел на него Мильченко. — Мы ведь консилиум собираем. Я сейчас Шубову позвоню, Федосееву… Кого бы еще вызвать?

— Машину скорой помощи вызовите, — сказал Корепанов. — Больного надо в больницу.

— Хорошо, — согласился Мильченко. — Я сейчас же позвоню в лечсанупр, чтобы приготовили койку.

— Послушайте, Олесь Петрович. Ведь вы серьезный человек. Степану Федосеевичу сейчас нужен хорошо оборудованный хирургический блок, а не санаторий. Везите его к нам.

— Вопрос об операции может быть решен только после консилиума, — твердо сказал Мильченко.

— Вот я и спешу, чтобы все подготовить. И послушайте меня, Олесь Петрович, не тяните с перевозкой.

— Тебе не терпится поскорее взяться за нож?

— Откровенно говоря, да. — Иронический тон последних слов Мильченко разозлил Алексея. Он хотел добавить что-то очень резкое, обидное, но вместо этого сказал спокойно и серьезно: — Тут лучше не тянуть.

Дежурила Лидия Петровна. Когда Алексей вошел, она заканчивала операцию.

— Что случилось? — спросила она, как всегда, спокойно.

Алексею нравилось это спокойствие Вербовой. Очень веселая и жизнерадостная в обычное время, она совершенно менялась, переступая порог операционной. Эта метаморфоза казалась вначале нарочитой и вызывала улыбку. Потом Алексей понял, что это просто привычка, результат хорошей школы. Так всегда бывает, если врач прямо со студенческой скамьи попадает к требовательному и серьезному хирургу. Сначала приходится неволить себя, сдерживая готовую сорваться шутку или улыбку, а потом чувство деловой напряженности становится обычным. И это уже черта характера — натура.

Алексей рассказал о Балашове. Когда он закончил, Лидия Петровна сказала сестре.

— Включите большой стерилизатор. Положите туда… — И она неторопливо принялась перечислять необходимые для предстоящей операции инструменты.

Корепанов послал за Ульяном Денисовичем. Ему хотелось посмотреть вместе с ним Балашова, как только того привезут. А вдруг не привезут? Могут ведь отправить к Шубову… Он посмотрел на часы. Время идет. Ну что они там возятся?

Алексей снял трубку, чтобы позвонить, когда за окном раздалась сирена санитарной машины.

Не успели Балашова положить в палату, как прибыли консультанты — Шубов и Федосеев.

«Все же молодец Мильченко, — подумал Корепанов. — Вот у кого учиться оперативности».

Федосеев сидел, закинув ногу за ногу, и молчал. Зиновий Романович ходил по кабинету, зябко потирая руки, и, как всегда, улыбался.

Когда сестра принесла анализы, Шубов посмотрел их и, передавая Федосееву, сказал:

— Тревожно. Однако пока ничего угрожающего.

Федосеев ознакомился с анализами, молча положил их на стол и поднялся.

— Посмотрим больного? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

Во время обследования Корепанов стоял в стороне, предоставив инициативу самому старшему — Шубову. Зиновий Романович обследовал больного долго и внимательно. После него — Федосеев. Когда закончилось обследование, Корепанов подозвал сестру, которая стояла со шприцем наготове: