Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Цагеридзе отшутился, сказал, что признается в своем невежестве: он не знает Брюсова календаря. Но работы вестись будут в предположении самых сильных морозов, самого высокого ледохода.

И после этого заговорили как-то разом все, наперебой и возбужденно. А Цагеридзе, разжигая страсти, кричал: «Советы? Давай советы! Еще! Сколько хочешь! Прямые, деловые!»

Максим вскочил, заявил: «Если прочности льда снег вредит, согнать его со всей протоки бульдозером в один вал. И дамба готовая будет, и лед оголится».

Саша Перевалов подал совет: кроме дамбы «вверх», сделать еще дамбу «вниз» — проморозить канавой лед в глубину.

Баженова сказала, что у бульдозера узкий захват, а снег текучий, скользкий. Нужно придумывать какое-то приспособление. Она прибавила еще, что придется снова прекращать жилищное строительство и даже останавливать подготовительные работы к сплаву, кроме самых необходимых, — иначе где же взять людей? — а квалифицированным рабочим придется платить по среднему заработку, и это обойдется в большую копеечку.

Тогда и Михаил сорвался с места:

— Это безобразие так рассуждать, как рассуждает Баженова, хотя она и председатель месткома. Когда люди гасят пожар или борются с наводнением, они себе средние заработки выводить не требуют. Сейчас работать надо, как на пожаре. Надо считать, что ледоход уже начался, что у него прямо из пасти надо лес этот вырвать!

Но зашумели женщины:

— Ох, и прыткий! Как же так: три месяца — и работать задаром? К государству родному и мы всей душой, а ведь пить-то и есть тоже надобно!

И Цагеридзе пришлось всех успокаивать:

— Горячая речь Куренчанина хороша. Боюсь одного: как бы от нее лед на реке не растаял. А нам это невыгодно. Пожар — не годится слово. Не то слово. На пожаре много бегают. Думать так — хорошо, делать так — не очень правильно. Я сам горячий, но говорю: спокойней надо. А зарплата никому не потеряется, что следует — будет выдано.

Женщины немного притихли, но все еще возбужденно переговаривались между собой, видимо, что-то в речи начальника показалось им не очень убедительным. Цагеридзе повернулся к бухгалтеру.

— Василий Петрович! Вам придется платить. Прошу вашего слова.

Даже и тогда, когда разговор приобретал наибольший накал, Василий Петрович сидел, бесстрастно курил папиросы одну за другой, по лицу его невозможно было угадать — нравится ему или не нравится все это. И теперь Цагеридзе прямо в упор задал Василию Петровичу свой вопрос для того, чтобы тот ответил на народе, чтобы заставить бухгалтера или согласиться с тем, что здесь говорилось, или открыто показать себя противником спасения леса. Цагеридзе чувствовал, что неспроста бухгалтер молчит, что его убеждение при любых обстоятельствах лес списать — непоколебимо. И если он согласился оплатить пробную выколку леса за счет подготовительных работ, так только для того, чтобы дать щелчок по носу начальнику рейда, пусть тот на деле убедится, как это было глупо — выкалывать бревна. Но на выколку затрачено несколько тысяч рублей. Здесь потребуются сотни тысяч…

Василий Петрович вынул изо рта папиросу, весело шлепнул толстой нижней губой.

— Вопрос для народу? Понятно. Зря. Можно не спрашивать бы. Заработанное человек всегда получит. Профсоюз обеспечит. Суд обеспечит. Приказ начальника есть, работа по приказу — получи. А как по-другому? Это спор не у нас с тобой. Тут не местком. Тут прокурор, трест, министерство финансов. Вокруг денег — всегда порядок. Этот разговор нам с тобой надо бы раньше. Не пожелал. Понимаю соображения. А наш разговор будет. Без разговору нашего как? А здесь чего же — слушаю мужиков! Говорят хорошо. Слово «рыск» только мало я слышу. А ему бы тут — первому. Все у меня.

Он прилепил папиросу к губе и опять стал покуривать, спокойно, небрежно. И хотя разговор после выступления Василия Петровича не прервался и не сбился в другую сторону — недоверия или сомнений, а продолжался все так же, с поисками наилучших решений и с практическими, деловыми советами, Цагеридзе почувствовал со всей отчетливостью и силой, что слова «прокурор» и «министерство финансов» ему придется теперь слышать, наверно, каждый день.

Вносили свои предложения, конечно, не все, но уходить никто не хотел, и каждый новый совет люди встречали или общим и дружным одобрением, или нетерпеливыми выкриками несогласных: «Но вряд ли!», «Не пойдет!», «Эка, брат, куда!».

Цагеридзе испестрил уже несколько листов бумаги, записывая, где одним словом, где значком, а где и простенькой схемой все, что говорилось полезного. Он записывал, а в сознании у него все время стучалась Марксова формула о том, что идея, овладевшая массами, становится материальной силой. Он чувствовал эту материальную силу, он знал, что, когда начнутся работы, люди возьмутся за них не только по обязанности, по приказу, а по велению своей совести. Он сперва собирался переработать начальный вариант приказа, включить в него все толковые соображения рабочих, теперь он видел получится целый том. Пусть лучше все эти его записи так и остаются в условных значках! Цагеридзе решительно перечеркнул проект приказа, оставил в нем только одну фразу: «К работам по спасению леса путем намораживания льда в протоке — приступить немедленно», — поднялся и сказал:

— Конец совещанию! Прошу заключительного слова. Вот оно: борьба началась! Было много советов. Хороших советов. Спасибо! Все! Но я хотел бы услышать еще один, последний совет: «Николай Цагеридзе, иди поужинай». Не знаю как другие — Цагеридзе не ел с утра. Нехорошо голодать очень долго. Портится цвет лица, человек некрасивым становится. А человек должен быть красивым. Николай Цагеридзе хочет быть красивым. Для него это важно. Почему? Догадайтесь сами.

Люди захлопали в ладоши, засмеялись, стали вставать. Кто-то спросил:

— А когда начинать работу на льду?

Перекрывая шум и вызвав новую волну ответного смеха, Цагеридзе выкрикнул:

— Кто поужинал — немедленно!

Булатова оказалась рядом с ним. Нервно поправляя платок на голове, спросила с обидой:

— Как же теперь с жилищным строительством? Стало быть, верно, начали и опять все побросаем?

Цагеридзе шутливо обнял ее за плечи.

— У вас есть «мой» котежок.

— Да ну вас! О себе я разве?

— Вы замечательно сказали о ледоходе. Его действительно не остановишь. Ребенок должен родиться. И мы должны успеть. Хорошие дома тоже очень нужны. Пусть это будет второй ребенок. А еще лучше — пусть будут двойняшки!

— Это вашему брату, мужикам, так кажется, — невесело отозвалась Булатова. — Вам все легко. Только захотеть!

— Моя бабушка говорила: женщина захочет сына — сына родит, дочь захочет — дочь родит, — с прежней, немного грубоватой шутливостью сказал Цагеридзе. — Полюбить только нужно, дорогая Булатова!