Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Мороз больно щипнул за уши. Зябкая дрожь проползла по спине.

— Ежели они все еще подсчитывают звезды на небе, я Мишке испорчу разговор, — с холодной решимостью прошептал Максим. — Если она тебе предмет для насмешек — не ходи даже рядом. А если человек — надо было сразу обращаться по-человечески.

И он пошел к поселку, твердо ставя ногу, как в армии на занятиях по строевой подготовке. Попадись ему Михаил вместе с Феней где-нибудь уже на первых сотнях шагов, Максим резко и грубо поругался бы с ним! Но по мере того как Максим отбивал свои армейские шаги по мягкой снежной дороге, мысли у него менялись. Перед глазами мелькали веселые картинки, и ему теперь уже хотелось с Михаилом поговорить мирно, вдвоем, совсем-совсем по душам, так, как всегда у них бывало раньше.

Немного спустя явилось и еще желание: повстречать Феню одну. Взять ее под руку и пройтись над Читаутом из края в край. С ней приятно, легко говорить, не то что с Женькой Ребезовой. Она не приказывает.

Но не успел он додумать это, как в самом дальнем конце поселка, у выезда на Покукуй, нежно вздохнула басами гармонь, и тут же в сторожкую ночную тишину врезались девичьи голоса. А среди них Максим тотчас узнал Женькин голос — ее частушечку: «Ох ты, шапочка моя, люблю тебя я, теплая! У сосеночки миленочка…»

Все сразу спуталось и завертелось колесом. Ну чего, чего, зачем Женька поет эту частушечку целый день? И сейчас снова?

Максим затоптался на месте. Что же делать ему? Что же делать? Ясно: Женька, не лукавя, утром назначила место для встречи, не лукавя, теперь ходит и вызывает к сосеночке. Нет ничего непонятного!..

Уши у Максима сразу отогрелись, больше того — стали гореть так, что он даже сдвинул свою кепочку на затылок. А гармонь приближалась. А девичьи голоса становились все звонче и отчетливее. И Женька уже вместе со всеми не пела. Значит, она…

Максим бегом помчался к сосне, словно Женька Ребезова каким-то совершенно чудесным способом могла опередить его.

Добежав, Максим спохватился: при нем же нет платка! Что он будет обменивать — кепку на шапку?

Эта мысль срезала его прямо под корень. Основа-то, повод для встречи и разговора должен быть? Да и шапка нужна…

Бежать! Сию же минуту бежать что есть силы в общежитие за платком. Успеть бы только проскочить в улицу прежде, чем Женька свернет к реке.

Испытывая такое чувство, будто он в нижнем белье очутился на людях, Максим побежал к поселку.

Он успел. Никто на дороге, ведущей к Читауту, ему не попался. На добрых две сотни шагов он опередил вразвалочку вышагивающего гармониста Гошу, который, как пароход на буксире целый караван барж, вел за собой парней и девчат. Максим радостно перевел дыхание и… тут же захлебнулся морозным воздухом. Навстречу ему откуда-то вывернулся Михаил в лихо заломленной шапке.

— А, Макся! — заорал он. Может быть, не так уж и громко, но Максиму почудилось, что Михаилов зык отдался по всей улице. — Ты куда пропал, Макся?

Михаил сиял. Давно уже Максим не видел его таким веселым и лихим, совсем прежним Мишкой.

— Я?.. Никуда не пропал… Вот домой иду… — растерянно сказал Максим.

— А чего домой? Пройдемся!

При других обстоятельствах Максим немедленно бы согласился, но сейчас он не мог задержаться даже и на секунду.

— Знаешь… уши замерзли, — невнятно выговорил он, не найдя ничего убедительнее.

— Ну, ладно, — великодушно откликнулся Михаил. — Не погибать ушам. Пошли домой. Дома поговорим.

— А… а… а… ты не… подождал бы меня… здесь?.. Пять минут, сказал он, все сильнее запинаясь и думая, что, может быть, тогда он как-нибудь задворками обойдет Михаила.

— Нет, Макся, вместе так вместе. У, черт Макся! — Михаил кулаком долбанул его в спину. — Пошли! А она умная, понимаешь. Мы с ней обо всем поговорили. И о Москве, и об Ингуте, и насчет замороженного леса. Даже в будущее, в коммунизм попробовали заглянуть. Здорово получилось, Макся? А?

У Максима ноги отяжелели. Как водолаз по дну моря, он тащился позади Михаила и думал одно: вынуть из чемодана Женькин платок при Михаиле никак невозможно. И еще: что же это получится, если Женька придет к сосне, а его там не будет? Женька придет обязательно… Обязательно…

— Макся, у тебя только уши замерзли или и язык тоже?

— Ты знаешь… я в конторе, кажется, ножик-складник свой оставил… Иди. А я добегу…

— Вот те раз! — сказал Михаил. — Мы же с тобой рядом сидели. Где ты мог оставить его? На скамейке? Так пиши пропало… Кто-нибудь уже подобрал. А если цел — у сторожихи завтра спроси.

— Да он… сегодня мне понадобится.

— Возьми мой! А контора теперь определенно уже на замке.

— А может, и нет еще? Я мигом добегу.

— Ладно! Не хочу я тебя бросать одного. Пошли искать вместе. Как ты сказал, Макся, помнишь, начальнику нашему: «У нас на двоих одна голова?» Одна так одна! Только почему же тогда мне тепло, а у тебя уши мерзнут? И на черта вообще ты форсишь в этой кепочке! — Михаил находился в удивительно благодушном настроении. Разговор с Феней, словно свежий ветер, начисто выдул из него всю раздражительность и скуку.

— Нет. Пошли домой. Уши мерзнут, — сказал Максим безнадежно.

Михаил взял его за руку, развернул: «Да ты что это сегодня — то туда, то сюда!» — и потащил за собой, прямо навстречу насмешливым переливам гармони и песне. Максим не успел вырвать свою руку из цепких пальцев Михаила, сказать ему, что вспомнил: ножик в кармане, — их обступили со всех сторон парни, девушки, и среди девчат Максим, к удивлению и страху своему, разглядел Женьку Ребезову. Но была она, кстати сказать, уже не в шапке, а в платке.

— Эти двое всегда вместе. Как цепями скованные! — закричала Женька своим резким сверлящим голосом. — Интересно, как они жениться будут? Как они станут невест себе выбирать? Тоже вместе?

Она ястребом кинулась на Максима, под общий хохот оторвала его от Михаила и повисла на руке:

— Держи, Максенька! Упаду.

И у Максима не хватило решимости дать ей упасть. Он поддержал, приподнял ее, поставил на ноги.

— Женя, ну что это вы? — сказал он с тихим укором.

— Молчи! — еще тише ответила она. Так тихо и таким тоном, каким офицеры отдают приказы бойцам-пограничникам, когда нарушитель от них в двух шагах. Ходи и молчи.

Не зная сам почему, Максим подчинился ее приказу. И не успел оглянуться — Женька сумела сделать как-то так, что остались они вдвоем у всех позади. Ей кричали: «Женька! Эй, Женька! Давай запевай!» Она хохотала нахально, ернически: «Не могу! Горло болит». А Максиму тихонечко разъясняла:

— Надоело все это: пляски, да пляски, да песни. Улица… Хорошего разговору хочется. Под сосенкой. О чем-нибудь… Чшш! Молчи! У этого вот забора отстанем…

Вернулся домой Максим очень поздно, яростно растирая уши. Сразу же бухнулся в постель. Все уже спали. Михаил сонно спросил: