Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

— Не мне. Тебе тоже. Нет так нет. Подожду. Ты свое дело начинаешь, я свое. У всякого своя смелость, свой рыск.

— Ну уж вы-то, Василий Петрович, я думаю, в жизни никогда ничем не рискнете, — сдержанно сказал Цагеридзе. И еще раз проверил заготовленный им еще с вечера короткий деловой текст приказа о начале работ по спасению леса. Ему показалось, что Лида пришла — в «предбаннике» что-то стукнуло.

— Рыск мой какой, — весело блеснул глазами Василий Петрович и выплюнул недокуренную папиросу на пол, придавил ее подшитым валенком. — Рыск простой — голова чтобы осталась. Скупо? Вот тебе тогда кросворт.

— Многовато у вас кроссвордов. Сверх лимита…

— А что? Понимай.

Лида приоткрыла дверь, просунула голову.

— Вам ничего не нужно, Николай Григорьевич? Я пришла.

— Пожалуйста, Лидочка. Вот перепечатайте этот приказ побыстрее.

Она взяла листок бумаги, пожала плечами с сомнением: «Такой коротенький?» И через минуту защелкали клавиши машинки.

Василий Петрович, шаркая подшитыми валенками, разгуливал по кабинету. Мял в крупных, жестких пальцах папиросу.

— Разгадывай, начальник. Вот так. В Тасеевой стоит штаб фронта. Партизанский. Из Долгого Моста, умри, надо доставить туда пакет. Обратно получить приказ. А в Абапе путь перерезан — белые! Казачий отряд. По всем дорогам мотаются вершие, хрен пройдешь. Попадается в лапы казакам парень. Обыскали — пакет. Куды денешься? Приговор — к стенке. Вопрос: чего он пошел, когда знал, что дороги все перехвачены? Ответ: рыск, может, пройду. Надо! А его — к расстрелу. Зима, мороз. Ночь провести в холодном амбаре, утром — на мушку. Амбар арестантский от штаба через дорогу. У забора конь, в сани запряженный. Вечер, темень, морозная муть. Ведут несвязанного, под револьвертами. Куды к чертям убежишь? Руки за спиной складены. Не так шевельни, две пули в спину. А скажи: есть разница — в грудь или в спину. Сегодня вечером или завтра утром? Повернулся. Успел: бац одного в морду, бац другого. Сбил с копылков. А заслонило ум: револьверты отнять. Вся душа к лошади. Ночь скроет. Повод от забора отвязал, в сани упал. Тут бич ременный. Один миг пропусти — и пули уже полетят. Когда те из сугробов выберутся. А рыск. Все одно — пули. Не сейчас, завтра. Рубанул бичом коня так, чтобы двадцать верст скакал, хвостом крутил. А он не крутнул. Не поскакал лягнул. Уросный, холера. Из оглобель задними ногами выметнулся. Ударь тише побежал бы. А черт мог знать характер лошадий? Теперь хлещи не хлещи — езды не будет. В оглобли коня заправлять — сто раз застрелят. Одно: бежать так. Побежал. Собаки со всех дворов охватили, рвут. А те стреляют уже. Гонятся. Чего парню? Еще один рыск. Пасть в клубок собачий, вроде убит. Те подбежали. Он раз одного под ногу, другого под ногу. Собакам их в зубы. Тем все одно, кого рвать. И револьверты теперь уже выхватил. Побежал далее. В ночь. А ночь — помощница. Считал? Три рыска подряд состоялись. Холера тебе! У поскотины, вот сюда, — ткнул пальцем себе в бок Василий Петрович. — И-их! Верший патруль из винтовки его все-таки подрезал…

Было ясно, что Василий Петрович рассказывает о себе. Но в чем тут «кросворт», Цагеридзе не мог догадаться. Какую мысль в тугую вязь своего рассказа заложил главный бухгалтер?

— И как же вы спаслись потом? — спросил Цагеридзе. Ему хотелось просто, по-человечески, узнать, как можно было выйти живым из такого грозного переплетения событий.

— Я? — переспросил Василий Петрович, как-то вяло пошевеливая нижней губой. Помолчал. — Не я. Тот парень? А вот так. Раскинулся на снегу. Без памяти. Но ежели сразу пуля не убила, сила спустя немного вернется. Закон. Верший спешился как раз. Уволочить мертвяка к штабу трудно. Он веревкой парня за ногу — и к седлу. Нагнулся в лицо поглядеть: кто, мол, после стрельбы, собачьего боя в поле засмаливал. Парень кулаком ему в зубы. Коленом под живот, в проклятое место. Последний рыск. Не вскочит с маху на коня — гроб! С дырой в боку долго не подерешься с казаком, когда под брюхом у того боль схлынет. Вскочил в седло. Ночь скрыла. Не достала погоня. Вопрос: рыск оправдался? Который? Было четыре рыска. После которого было кончать, лапки складывать? Командир Тасеевского фронта парню сказал: «А на черта нам не рысковых?»

Цагеридзе ничего не успел ответить, вошла Лида, принесла отпечатанный под копирку приказ. Василий Петрович подбородком показал на бумаги:

— Подписывай, — торопливо закурил и выдул длинную, тугую струю табачного дыма.

Почти машинально Цагеридзе подписал приказ. Он еще находился под впечатлением рассказа Василия Петровича. «Который рыск оправдался?» Который… Все оправдались! Риск должен быть всегда до последнего.

Это, что ли, хотел он сказать? Что, бухгалтер поощряет его, начальника, на риск?

Василий Петрович взял один экземпляр подписанного приказа, прочитал, щурясь от дыма, попадавшего ему в глаза. Пододвинул стул и, укрепив локоть правой руки на кромке стола, начал что-то писать на приказе ниже росчерка Цагеридзе. Закончив, он подтолкнул бумагу к начальнику:

— Вот. А теперь приказ отменяй. Либо на угол, через мое — вторую резолюцию.

Цагеридзе побагровел. Рассказывает о своей удали, о собственном «рыске», а говорит: «Приказ отменяй»! Да, черт возьми, что значит: «Отменяй»? Кто, наконец, над кем начальник? Добрые мысли о бухгалтере враз улетели прочь.

— Не отменю, — сквозь зубы проговорил Цагеридзе. — Идите, Василий Петрович, и занимайтесь лучше своими делами.

— Своими и занимаюсь. Инструкция Минфина. Предусмотрено, — спокойно и даже весело объяснил Василий Петрович. — Теперь твоя очередь. Пиши еще раз, через мое: «Приказываю исполнить». Порядок. Как без порядку? Государственная дисциплина. Опять же, почему мне свою голову за тебя отдавать? Без второй резолюции вина исполу на двоих. Со второй — только твоя. А мне хрен в этом лесе? Списать весной — с меня головы не снимут.

Сердце у Цагеридзе глухо стучало. Нет, оказывается, нет, он нисколько не обманулся в этом шкурнике. Все его «кросворты» или действительно неразгадываемы, какое-то месиво путаных мыслей, или наглое манерничанье, лицемерие, желание выдать себя за святого. К черту! От своего решения, правильного, ведущего к верной победе, решения, жарко поддержанного всеми рабочими, он, Цагеридзе, ни за что не отступит. Приказ отменить?.. Руки коротки требовать этого. Он не две, он тысячу резолюций хоть вдоль, хоть поперек напишет! Цагеридзе не знал точно, что значит «повторная резолюция», он их никогда еще не писал, так коротка была его командная практика, но он что-то от кого-то и когда-то слыхал об этих «вторых резолюциях», снимающих весь «рыск» с трусливых бухгалтеров и перекладывающих всю тяжесть ответственности только на распорядителя кредитов.