Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Неровные строчки надписи, сделанной Василием Петровичем, прыгали у Цагеридзе перед глазами, когда он читал: «Нач. тов. Цагеридзе. Согласно постановлению, отказываюсь исполнения. Ввиду отсутствия ассигнований цель. Гл. бухгалтер: В.Бобыкин».

— Что я должен и где именно написать? — спросил Цагеридзе, крайним напряжением воли сдерживая себя, чтобы не перейти на крик.

— Вот тут, через мое, — ткнул пальцем Василий Петрович. — А написать чего хочешь. Можно: «Бух. Приказываю исполнить». Или: «Подтверждаю приказ». Есть пишут длинно. Себя оберечь. Вот, дескать, почему. Обстоятельства. Полное объяснение. Мне какой хошь хватит. Только вторую. — Он грубо хохотнул: — Можешь матерно, Лопатин писал.

Стиснув зубы, Цагеридзе размашисто и крупно, как никогда прежде, поставил на приказе свою первую «вторую» резолюцию: «Гл. бухгалтеру тов. Бобыкину. Приказ подлежит безоговорочному исполнению».

Сделал эту надпись и тоже захохотал. Ему стало удивительно легко. Василий Петрович со своей грузно отвисающей нижней губой ему все время представлялся какой-то неуклюжей каменной глыбой, вставшей на пути, глыбой, которую и не сдвинешь и не обойдешь. Цагеридзе не понимал ни характера Василия Петровича, ни его, так сказать, «кредо» — чего хочет этот человек и во что он верит. Ему казалось странным, что могут возникать конфликты между людьми, делающими одно общее дело. Теперь Цагеридзе ощущал всем нутром своим, что такое конфликт, хотя еще по-прежнему и дивился самой природе конфликта, возникшего между ним и главным бухгалтером. Да как же может этот человек не желать спасения леса! Как он может страшиться известного риска? Сам старый партизан и предельно «рысковый» парень! Устал? Омещанился?

Но как бы то ни было, противоречия теперь обнажились грубо и безобразно. А Василий Петрович оказался совсем не такой уже неодолимой каменной глыбой — ее великолепно можно опрокинуть вот такой «второй» резолюцией. И это символично. Ледоход тоже будет побежден!

— Давайте еще, Василий Петрович, давайте еще, — хохоча и размахивая пером, раздраженно кричал Цагеридзе. — Где еще нужно написать резолюцию? Вторую, третью… Какую угодно!

Вместе с ним хохотал своим прерывистым смехом и Василий Петрович.

— Силен! Не надо третьих, две — вполне. Валяй теперь на собственный рыск, в свою голову. Гони мильен за сто тыщ!

Цагеридзе перестал смеяться, как-то враз посуровел, сверкнул острым взглядом, словно рубя им бухгалтера.

— Я не понимаю вашего цинизма… — начал он.

— Чего? — тоже теряя свою разудалую беспечность, переспросил Василий Петрович.

— Не понимаю цинизма, — повторил Цагеридзе, — всех откровенных гадостей, которые вы так развязно выговариваете о самых святых вещах. Да, я пойду на риск, не поберегу, как вы, свою шкуру. Николай Цагеридзе позором сочтет для себя отступить именно теперь, когда он абсолютно уверен, что лес будет спасен. И не той ценой, какую вы предлагали раньше, а теперь еще и повысили. Миллион за сто тысяч я не заплачу. Если я сделаю это, — закричал он, снова впадая в крайнее раздражение, — если я сделаю это, я застрелюсь! Но прежде отдам вас под суд за то, что вы позволили беспочвенному фантазеру истратить такие деньги!

— А! — изумленно сказал Василий Петрович и подергал концы шерстяного шарфа, затягивая туже его колесо вокруг шеи. — Забрало! Шуток не понимаешь, начальник.

— Вас я хорошо понял!

— Ну, попыли, — хладнокровно сказал Василий Петрович. — Мне это глаз не застит. Порядок дальше, имей, бывает такой. Факте второй резолюции сообщаю вышестоящей организации, тоже — Министерству финансов. Действий не останавливаю. Приказ выполняю. А там — как скажут сверху. Насчет суда. Тебе меня не судить. А я свидетелем буду. Имей еще — вода в Громотухе, как ключевая, на слабом морозе не стынет. Зато со снегом зерна мало дает. Растворяет. Все это к тому: соблюдай осторожность. Рыск — рыскуй. А не руби уросного коня плетью. Из оглобель выпрыгнет. Четыре рыска подряд не каждому удаются.

Он пошел, у двери на минутку остановился, теперь уже растягивая на шее свой шарф.

— Постановление показать? Насчет второй резолюции. Порядок и последствия?

— Не надо.

— Дело хозяйское. Потом не пеняй…

Оставшись один и несколько успокоившись, Цагеридзе снова углубился в свои расчеты распределения рабочей силы. Там дальше будет видно, сама живая практика покажет, а сейчас, сегодня, наибольшее количество рабочих, конечно, следует послать на Громотуху — готовить запруду. В ней, и только в ней, успех всего дела. Тоненько-тоненько, слабым напоминанием вдруг отозвались слова Василия Петровича: «Имей еще — вода в Громотухе, как ключевая, на слабом морозе не стынет». Что это, как понимать: доброжелательное предостережение негодяя или ядовитое словцо друга, намек, что именно здесь, в этом неучтенном обстоятельстве, и ожидает Цагеридзе погибель? То самое, когда миллионом расплачиваются за сто тысяч…

А, черт побери-то! Но ведь Громотуха сейчас, как и Читаут, тоже скована льдом. Эта речка совсем не то, что называют в народе «талыми ключами». Какие такие особые свойства могут таиться в ее воде? Чепуха!

Не надо думать об этом, не следует всякой ерундой забивать себе голову. Действуй, начальник! Действуй, Николай Цагеридзе.

Надо сейчас же назначить старших по участкам работ.

Первый и самый главный участок — запруда на Громотухе. Конечно, ее должен строить Шишкин Семен Ильич. Прораб. Человек с опытом. Можно в помощь ему поставить еще кого-нибудь из лоцманов. Будет хорошо.

Второй участок — снежная дамба, которая со временем должна превратиться в ледяную. Лучше лоцмана Герасимова сюда никого не найти. Все, что будет делаться на самой реке, это только герасимовское.

Третий участок — заготовка хвороста для дамбы, леса для запруды. Сюда старшим придется поставить Ивана Романыча Доровских. Очень близко в работе с Герасимовым сводить их не следует — пойдут бесконечные споры. А начинать все дело нужно как можно дружнее, с полнейшей верой в успех, с твердой убежденностью каждого рабочего в том, что все рассчитано без малейшей ошибки.

Цагеридзе усмехнулся: «А что? Так и есть. Все рассчитано точно! Неужели ты и сам себе, Нико, не очень-то веришь?» На минуту прикрыл глаза, и ему представилось широкое ледяное поле, по которому движутся черные фигурки людей, строящих оборону, а врага зримого еще нет, и никакая разведка пока не может определить его действительных сил. Ничего! Зато мы свои силы знаем!

— Лидочка! — крикнул Цагеридзе. И когда она вошла, сказал: — Я должен еще раз поблагодарить вас за вчерашние заботы. Прошу прощения, что не сделал этого прежде всяких других дел. Но я вспоминаю другую Лиду, нашу медсестру из военного госпиталя, и надеюсь, что и все Лиды такие же милые, — вы простите меня. А теперь я вас очень прошу поскорее разыскать и пригласить ко мне в кабинет Шишкина, Герасимова и Доровских.