Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Цагеридзе подумалось вдруг: а не понимала ли эта девушка и Лопатина, не понимает ли теперь вот и его, Цагеридзе, просто, так, что начальникам все дозволено? Как боится Лида, чтобы не оставался он ночевать в конторе! Убереги тогда себя от дурной молвы…

Он даже покраснел от этой мысли.

— Я должен извиниться перед вами, Лидочка, — поспешно сказал он. — Это была моя очередная ошибка. Такого случая в жизни Цагеридзе, чтобы он умер с голоду, еще не было. С перепечаткой своих никуда не годных приказов я и так задержал вас дольше, чем следовало. Идите, пожалуйста, домой. Отдыхайте.

— Зачем вы говорите: «негодных приказов»?

— А вы в них верите?

— Верю, — сказала Лида. И тоже почему-то покраснела. Крупные серьги в ушах у нее закачались сильнее. — А поесть вам я принесу.

— Не надо! Если то была моя просьба, это приказ. А приказы мои, вы сами сказали, вам нравятся.

Лида молча повернулась и вышла.

В красном уголке народу набилось, пожалуй, не меньше, чем на танцах. Цагеридзе удивился. Он же не созывал общего собрания! Он нарочно велел написать в объявлении, что приглашаются только желающие. Это все — желающие?

Цагеридзе не стал подниматься на возвышение, где обычно размещался президиум. Попросил снять оттуда небольшой столик и поставить внизу. Это подходило как-то больше к задуманному им разговору.

— Нет ничего хуже, — сказал Цагеридзе, усаживаясь, — нет ничего хуже начальника, который не решается сразу отдавать категорические приказы, а ходит, как кот вокруг горячего мяса. Сегодня я хочу снова послушать ваши советы.

— Это неплохо! — выкрикнул кто-то от двери.

— Допустим, неплохо. Но и не очень хорошо. Прошел почти целый месяц, я все советуюсь, все пробую, а твердо решить ничего не могу. Что тут хорошего?

— Ежели общим умом еще не достигли, с тебя одного не спросится! выкрикнул тот же голос.

— Почему не спросится? — возразил Цагеридзе. — На мое образование государство истратило большие деньги. Чему я тогда научился, если сверх народного опыта ничего не могу прибавить от своих инженерных знаний? За что Николай Цагеридзе получает зарплату выше, чем голос, с которым он сейчас разговаривает?

Все засмеялись, а «голос» выкрикнул снова:

— Да летом-то я не менее твово зарабатываю!

Цагеридзе пощипал свои коротенькие, подстриженные усы.

— Где можно не спорить, я рад не спорить. И еще я рад, что «голос» пока поддерживает начальника. Поддержит ли он его и тогда, когда начальник решительно объявит: спасаем замороженный лес, вступаем в борьбу с ледоходом!

— Так это смотря как, — с сомнением выговорила одна из женщин, сидевших поодаль, у окна. — Ледоход — его и в сторону не отвернешь и не остановишь. Это все одно, как наше женское дело, когда родить срок придет…

Соседки, пересмеиваясь, зашикали на нее.

— Ну, вот, — протянул Цагеридзе, — все благополучие мое и кончилось… Начинается борьба не с ледоходом, а с начальником. Товарища Булатову я запомнил. Вместо женского мастерства пришивать пуговицы она показала другое мастерство — как их отрывать на мужских костюмах. Мне тогда дорого стоило сохранить пуговицы: пришлось уступить «котеж». Не знаю, чем теперь с Булатовой сумею я рассчитаться?

— Миллионом, который во льду, — торопливо подсказал Максим. И довольный огляделся: здорово ли это у него получилось?

— Правильно, Петухов! Это единственное, чем я могу свободно распоряжаться. Если товарища Булатову устраивает один миллион, я ей этот миллион предлагаю.

Все одобрительно засмеялись. Цагеридзе почувствовал: ему сейчас доверяют, ждут от него, коли пригласил на совет, главного разговора. Он начал его.

— Прошу послушать. Идея такова. Не считаясь с тем, что ледоход, как сказала товарищ Булатова, наступит в свой обязательный срок, — я надеюсь, я хочу отодвинуть его, этот срок! — Цагеридзе помолчал, чтобы придать большее значение своим словам. — Отодвинуть срок. Но только в протоке, в запани. А главным руслом тем временем пусть себе идет ледоход. Вы скажете: Цагеридзе хитрый. А вот как это сделать? Мне очень хочется быть хитрым! Прошлый раз некоторые товарищи уже советовали построить ледяную дамбу. Но другие резонно сказали: «Нужно делать очень широкую, прочную и, следовательно, очень дорогую дамбу. А воду на дамбу качать насосами. Во что обойдется?» Правильные были слова! Теперь прошу послушать меня. Какой лед взламывается легче всего и раньше всего? Тонкий лед, дряблый, подтаявший. Правильно? Но если в запани, в протоке весь лед будет, скажем, вдвое толще, чем вообще в реке, он от весеннего тепла раздрябнет позже. Во всяком случае, позже, чем лед в главном русле, и ледоход начнется там, пойдет туда, где сопротивление слабее. Вот в чем идея.

— Оно так, — сейчас же отозвался лоцман Герасимов. — Это знакомо. Первое дело при отстое твердый лед сохранить. Да только, кроме дамбы, ничего не выдумаешь.

— Дамба дамбой, — сказал Цагеридзе. — А речь, я повторяю, о том, чтобы лед во всей запани сделать толще.

— Ого! Как сделать? Как? — закричали сразу несколько человек. — Это как же ты нарастишь его?

— Просто, — сказал Цагеридзе. И глаза у него загорелись, как у фокусника, который решается открыть секрет, хотя и не очень сложный, но в то же время почему-то никем из зрителей еще не разгаданный. — Все очень просто. Соорудить сперва — не ледяную! — плотную снежную дамбу. Вал! От устья речки Громотухи и наискось через протоку к изголовью острова. Потом построить невысокую запруду, может быть три-четыре метра всего, на Громотухе. Потом по деревянному желобу из этой запруды пустить воду в запань поверх льда. Ручаюсь, за двадцать дней в протоке лед нарастет на полтора метра. А этого при любых обстоятельствах хватит. Мало? Для большей прочности, поближе к снежному валу, заплавить, вморозить еще суковатый кустарник. Что? Все не годится?

Кто-то от неожиданности охнул, кто-то сказал: «Н-да!», «Ого!», и потом наступила продолжительная тишина — тишина, как показалось Цагеридзе, полного признания правильности его замысла.

— Это что же, совершенно без всякого риска? — первым, наконец, спросил Михаил. Его поразила простота замысла. И в то же время как-то разочаровывало, что, по существу, никакой борьбы со стихией и не получится. Он все еще не знал твердо: останется здесь или не останется. Он мог бы остаться, если бы…

Феня сказала:

— Красиво!

— А вдруг морозов больше не будет? Воду в протоку напустим, а она не замерзнет! — выкрикнул Павел Болотников.

— Вот и риск, — засмеялся Цагеридзе. — Но мы тут с Павлом Мефодьевичем разбирались в погоде. Такая беда, кажется нам не грозит. Не знаю, что другое, а уж вода-то в Сибири зимой замерзнет обязательно. Словом, я верю, будет «красиво», как говорит девушка Феня.