Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Ах, следует ли все-таки его убирать начисто, до «зеркала»? Или можно рискнуть выпустить воду прямо на снег?

Так считал Цагеридзе. Его поддерживал Доровских.

А Шишкин с Герасимовым утверждали: «Можно нажить большую беду. Сквозь толстый слой, как ни верти, а все же „теплого“ снега вода где-нибудь прососется в свое постоянное русло. Пойдет, как и сейчас идет, не поверх льда, а под лед Читаута. И тогда вся запруда окажется ни к чему. И дамба. Начинай все сначала. А когда?»

Цагеридзе нервничал. Он готов был закрыть шлюз на Громотухе немедленно и начать накапливать воду. Надо же наконец приступать к главному: намораживать лед! Скоро вообще начнутся оттепели. Тогда хотя бы удержать то, что будет до этого наморожено. Ободрял своими прогнозами Павел Мефодьевич Загорецкий. Но кто же не знает, насколько всегда сомнительны и ненадежны предсказания метеорологов!

Не слушать тех, кто настаивает на обязательной очистке от снега всей Громотухи и Читаутской протоки, кто повторяет, что лед, наплавленный прямо по снегу, будет рыхлым, непрочным? Не слушать… Но каждый раз, когда его особенно томили сомнения, Цагеридзе почему-то вспоминал слова Василия Петровича: «Имей еще — вода в Громотухе как ключевая, на слабом морозе не стынет». Значит, действительно она может снег прососать и уйти еще на пути к дамбе под лед. Тут же и другие его слова: «Зато со снегом зерна она мало дает. Растворяет. Все это к тому: соблюдай осторожность и меру». Значит, при сильных морозах снегу бояться нечего…

Вот и решай. Будут ли они, сильные морозы? И сколько дней? И вообще, кто понимает в сплаве больше: лоцманы, инженеры или это второе «главное лицо», этот издевающийся над самой идеей спасения леса бухгалтер?

Неприятно с ним разговаривать, тем более спрашивать у него совета и тем более после той грубой стычки, когда он сам же заявил Василию Петровичу, что не нуждается в его советах. Переспросить все же еще раз? Но все равно бухгалтера сейчас нет на рейде. Он улетел в Красноярск сдавать какой-то отчет. Почти целый час сидел Цагеридзе и подписывал бесконечные «формы» и приложения к ним, не вникая в цифры. А Василий Петрович, пристроившись сбоку, перелистывал бумаги и хрипловато приговаривал: «Это что! Вот был годовой. Тут подмахивай, не робей. Тут, считай, не твое пока, лопатинское. По годовому драть шкуру можно бы. С мертвого не сдерешь. С тебя полетит шкура аккурат через год. Если другой за тебя, как ты за Лопатина, так же вот не станет подписывать к тому времю».

Хорошо, он, Цагеридзе, подождет еще два, ну, еще три дня, а потом все равно пустит воду!

Сейчас на протоке работают все, кого только можно было направить туда. По существу, совсем закрыта контора. Кого бы еще подбросить в бригаду Герасимова? Пока больше некого. Совершенно некого. Тех людей, что строили запруду, придется все же ставить на расчистку «зеркала» Громотухи…

Из треста от Анкудинова нет никаких сообщений, нет никаких указаний, установок. Оттуда почти каждый день приходят директивы по любым вопросам. Кроме этого! Требуют сводки о ходе любых работ. Кроме этих! Понятно. Работы по спасению леса не признаны официально. И причиной тому, возможно, его же, Цагеридзе, радиограмма, которую, после получения неопределенного ответа Анкудинова, он в гневе послал на следующий же день: «Работы веду свой риск тчк рекомендацию уложиться расходах лимиты отпущенные подготовку новому сплаву считаю насмешкой тчк общей экономии сметам рейда нет и не будет зпт экономию получит государство виде спасенного леса который ранней весной необходим Крайнему Северу тчк консультанта ЦНИИ поторопите выездом».

И в тресте, конечно, рассудили так: «Ага! Ведет работы на собственный риск? Ну, пусть ведет. Зачем запрещать официально, если у этого Цагеридзе какие-то надежды на спасение леса есть? Подождем, что скажет еще консультант ЦНИИ. Поддержит Цагеридзе — тогда официально и разрешим. Отвергнет его затею — что ж, начаты были работы „на собственный риск“. Привлечь Цагеридзе к ответственности». Иначе чем объяснить молчание Анкудинова?

Теперь в Красноярск прилетел Василий Петрович. Он и еще подольет масла в огонь. Будет потрясать повторной резолюцией начальника рейда. Он сумеет там все повернуть, как ему нужно.

Поделиться бы душа в душу с Марией! Услышать бы от нее то слово, которое все сразу озарит светлым сиянием!

Но Мария тоже уехала в Красноярск.

Уехала, ничего не ответив.

Больше недели ходила она, отводя глаза в сторону. Она разговаривала, она смеялась, она интересовалась всем, что касалось его, Цагеридзе, и только ни разу за эти дни не осталась с ним наедине. А когда главный бухгалтер был совершенно готов к отъезду, Мария заявила: «Николай Григорьевич, мне тоже крайне необходимо побывать в плановом отделе треста. Ненадолго. Разрешите улететь вместе с Василием Петровичем». И он разрешил.

Он не стал доискиваться причины — зачем именно хочет поехать Мария. Надо так надо. Он ведь дал ей полную свободу действий. Командировка в трест, ясно, только удобный предлог. Ей нужен не плановый отдел, а что-то другое в Красноярске. Но все равно, пусть едет! Она же вернется! Когда хотят сказать категорическое «нет», его говорят сразу.

Парторг Косованов… Очень хорошо, спасибо ему, что в эти дни он выписался наконец из больницы.

Врачи обязали его соблюдать строжайший режим, не заниматься никакими делами, но он почти сразу же зашел в контору и спросил:

— Друже, как? Ничем не смогу я тебе быть полезен? Кашу, прямо скажем «ледяную кашу», заварил ты густую. Надо расхлебывать. Будем расхлебывать вместе. В конфликт с тобой по этому поводу вступать я не стану, хотя и, помнишь, я тебе говорил: «Лес пропал!» Он, конечно, по нашим сплавным привычкам, по мнению Анкудинова, да и по законам природы, пропал. Но люди ведь черт те что способны сделать против природы! Ты всех тут раскачал здорово. Давай нажимать дальше. Считай меня целиком поверившим в это дело. В народе бытует золотое правило: под руку не говорить. Это значит, когда дело полным ходом пошло — ничего не переиначивать, не соваться с разными подсказками навыворот задуманному. Вот так и я буду держать себя. Это чтобы ты заранее знал, не терзал себя сомнениями и насчет моей позиции. Говори, чем помочь?

— Сам смотри, — сказал ему Цагеридзе.

Косованов подумал.

— Мобилизовать дух у людей? Вроде бы он уже неплохо мобилизован. Но можно и еще. Не помешает. Только так, по-баженовски, не казенно с людьми побеседовать. Приподнять, приподнять народ над нашими делами, охватить взглядом пошире — страну в целом. А среди большого и самого себя. Опасная это штука, когда только под ноги смотришь. О кочку-то, может, и не споткнешься, зато треснуться лбом об стену как дважды два. С техникой у тебя все ли в порядке? Мощности наши на такие работы никак не рассчитаны. Надо из них выжимать все, что можно, и, главное, даже чего нельзя. Но я ведь механик. Может, и придет в голову какая шалая мысль.