Сергей Сартаков - Каменный фундамент. Рассказы

И Жук пощелкивает зубами. Ему понятно, что задумал Рум. Другого действительно ничего не придумаешь, если не оставлять учителя в ночь, с разбитой ногой, одного, на этом гранитном шише, когда вода прибывает.

Но понимает ли Рум, что, пока доплывешь к середышу вниз по течению через сотни подводных камней, взахлеб ныряя в бурунах, так и костей не соберешь — человека всего изломает. Учителя ведь именно так изломало.

К тому же и промахнуться нехитро. Разве сверху настолько точно рассчитаешь движение каждой струи, чтобы нанесло тебя как раз на этот середыш? Кто рискнет? Кто умеет так плавать? А если пронесет мимо? Ну, на катере, под порогом, может, этого человека и догонишь, коли хватит у него силы так долго держаться, но Левидов, учитель проклятый, тогда все одно останется на своем камне. Второго захода к нему уже никак не сделать…

Жук трясется от холода и злобы. Проклятый учитель! И чего ему было нужно? Зачем вспрыгнул на салик? Сидел бы себе у костра, удил пескарей или подобрал бы оглушенную мелочь, варил ушицу с картошкой. «Электрон» тащился бы по своим делам далеко за Ороном. А он, Жук, сдав супруге Понского жирных тайменей, сейчас бы парился в бане, а потом…

Подохни учитель на этом камне, туда ему и дорога!

— …сделать там салик — нет времени. Скоро ночь, — говорит Полозов.

— Солнышко можно подержать, чтобы не заходило, — насмешливо отзывается Рум.

— А… спасательные круги? Связать вместе…

— Голова у тебя думает, — в прежнем тоне говорит Рум. — Так и у каждого, кто боится. Жук, а плыть к Левидову не кому другому — тебе! Ты оставил его, бросил на камне — ты и снимай.

Губы у Жука белеют. И весь он становится каким-то необыкновенно костлявым, тощим.

— Да т-ты ч-чего это? К-как это — п-плыть к нему? — спрашивает, заикаясь.

Он понимает, что иного способа спасти Левидова нет. Понимает, что по законам высшей справедливости поплыть за Левидовым действительно должен именно он. И знает, что этого он не сделает. Никогда, ни за что. Из ненависти к Левидову. Из ненависти к Руму. А главное, из страха перед бушующим порогом.

А «Электрон», послушный умелой руке Василия Рума, качаясь в пенных бурунах среди подводных камней, пятясь кормой, между тем все больше и больше отдаляется от середыша, на котором встревоженно дергается Левидов.

И хотя Рум берет рупор, кричит: «Держись, поможем!» — Левидов даже не вслушивается в эти пустые, утешительные слова. Никто ему не поможет! Одинокий, он смотрит, как, все отступая и неуклюже переваливаясь с боку на бок, уже за белой чертой кипящих бурунов, «Электрон» вырезается на фарватер и медленно скользит вдоль правого берега. Вот он совсем далекий, крохотный, маяча над водой тоненькой мачтой с желтым вымпелом на верхушке, уползает за поворот…

Василий Рум молча крутит рулевое колесо. И морщится, когда особенно крупная волна опрокидывается на нос «Электрона», засыпая весь катер холодными, колючими брызгами.

Полозов так же молча скоблит отказавшую свечу, соображает, в чем еще кроме зажигания может в трудную минуту отказать мотор.

Молчит и Жук. Голый, весь в синих пупырышках, он выкручивает мокрую одежду.

И только Орон шумит, грохочет, неустанно сотрясает железный корпус катера, словно надеясь, даже не бросип на камни, разбить его вдребезги.

Пробиться через Орон и выйти с ходу наверх за один раз — всегда было гордостью Рума и Полозова. Когда порог оставался позади и после дикой качки, рывков, бросков катер словно бы ложился в мягкую постель, выходил на тихий плес, — хотелось петь. И обычно Рум брал гармонь, разводил мехи, тянул голосисто «Летим мы по вольному свету…», а Полозов, подпевая, садился к рулю.

Теперь они миновали порог так, будто в этом не было ничего ни трудного, ни опасного. Все трудное и опасное было еще впереди. Но Рум все же запел, хотя и сквозь зубы, запел, не беря гармони, а Полозов потянулся к рулю.

— Не хватайся. Не время, — грубо говорит ему Рум. — Следи по струе — когда над середышем станем.

«Электрон» режет Сургут наискось. Порог кипит, оставшись у него далеко за кормой. Кипит где-то внизу, словно бы в огромном каменном котле. И маленькой черной букашкой на островке, едва различимом посреди белой пены, виден человек, припавший к скалистому зубцу середыша.

Глаза у Полозова круглые от тревожного ожидания.

— Как туда… к нему угодить?.. По какой струе?..

— Ничего. На орбиту вывести спутник труднее, а выводят.

Рум улыбается. Но улыбка у него тугая и совершенно холодная. Он приглядывается к мелким корягам, которые быстро проносятся мимо катера, потом решительно объявляет:

— Стоп! Отсюда. Ну? Жук, бери спасательные круги. Прыгай!

Три бело-красных круга, связанных вместе, висят на железных перильцах. Катер бьется, дрожит. Его силы едва-едва хватает, чтобы удержаться на одном месте, не подчиниться воле течения, не сползти в белые буруны порога.

— Прыгай! — повторяет Рум жестко и властно. — Бери круги и прыгай. Не то сброшу так.

По лицу Жука пробегает судорога. Кипящий Орон ему дико страшен. Хотя бы еще на салике… все-таки бревна, под ногами опора… А вплавь… На пробковых кругах, волоча в воде над острыми камнями ничем не защищенное тело…

Жук втягивает голову в плечи, отступает на шаг. Он похож на галерника-пирата, который решил овладеть кораблем с боя — терять ему нечего, хуже того, что ожидает, не будет. И он, заикаясь, сиплым, потерянным голосом отвечает:

— П-попробуй п-подступись только… Сам п-полетишь к рыбам, в воду!..

Рум пошевеливает спицы рулевого колеса, бросает беглый взгляд на солнце, уже совсем невысоко стоящее над лесом.

— Николай, выкинь за борт эту…

Полозов жмется. «Выкинь за борт…» Рум говорит несерьезно, а сейчас не время шутить. Надо действовать. А действовать — значит плыть через пенные буруны к середышу. Полозов глядит вдаль и понимает, что это невозможно. Во всяком случае, для него невозможно. Так может ли тогда он, Николай Полозов, заставить Жука спрыгнуть в воду? Какое у него, Полозова, право на это?

И он говорит единственное, что может сказать:

— Поплыву я… — говорит, чувствуя, как колючие мурашки стягивают у него кожу за ушами, а ноги наливаются свинцом.

«Электрон» бьется, борется с засасывающей силой порога. На малость какую-то опять перестань работать винт, и катеру уже не выбраться из беды. Рум поджимает губы. Он видит все, он все понимает. И почему озверело напружинился Жук, словно готовясь немедленно вцепиться ему в горло. И почему беззвучным голосом не умеющий плавать Полозов говорит: «Поплыву я…»

А ждать нечего. Чуда не будет. Солнце совсем близко к закату, и вода прибывает.

— Иди сюда, — зовет он Полозова. — Берись за руль. Молчи. Тебя не спрашивают. Гони катер вниз, заходи снова к середышу, как я объяснял. Мотор зачихает — из положения выпутывайся как хочешь. Сам, один выпутывайся. И вообще он тебе ни в чем не помощник.