Павел Васильев - Турухтанные острова

Все наклонились к окну, высматривали, здесь ли предыдущий состав.

— Здесь!

Мужчина и женщина убежали.

Екатерина Степановна и Антон Васильевич смотрели, как те двое бегут по платформе. Затем бегущих не стало видно. Состав на соседнем пути сдвинулся и пополз. Но ни в одном из вагонов, которые прокатывались мимо, Антон Васильевич их не заметил. Он так и не узнал, успели они сесть или нет.

После работы Марина Валентиновна зашла в Библиотеку Академии наук, где у нее заранее были заказаны два иностранных журнала с интересующими ее статьями, ознакомилась с ними и только после этого направилась домой.

Шла Большим проспектом Васильевского острова, который считала одним из самых красивых проспектов в городе. Просторно, много зелени. Клумбы с цветами. Маленькие магазины.

Марина Валентиновна не любила модные в последнее время «Универсамы». То ли дело такие магазины. В них царит своя упорядоченная жизнь. Здесь с тобой и поздороваются, и обслужат тихо и спокойно.

Она проходила мимо одного из таких магазинов, когда ее позвали. От дверей к ней шли дочь Ирочка и зять с перегруженной провизионной сумкой.

— Ты домой? — спросила Ирочка. — У нас сегодня гости. Собрались Сашины приятели. Приехали из экспедиции с Памира.

Услышав «собрались», Марина Валентиновна сразу поняла, что гостей пришло человек пятнадцать-двадцать. Когда их бывало до десяти, Ирочка и ее муж всегда говорили: «К нам заскочили ребята». Зять Марины Валентиновны по специальности был гляциолог, заядлый турист, альпинист, а это все народ бродячий, компанейский, шумный. Парни и девушки, как на подбор, крепкие, сильные, а, как известно, в здоровом теле — здоровый дух. Поэтому непременно будет гитара и певец, подражающий Высоцкому, хрипящий чудовищным голосом, полагая, что в этом и есть весь Высоцкий.

— Ничего, — сказала Марина Валентиновна, — я займусь чем-нибудь у себя в кабинете. Они мне не помешают.

Как она и предполагала, гостей оказалось больше двадцати. Парни — в джинсовых костюмах или кожаных куртках, девушки — в модных в этом сезоне платьях-сафари. Несколько человек уже колдовали на кухне, остальные стояли на балконе и курили.

Марина Валентиновна поздоровалась, прошла к себе в кабинет. Позвала туда внука, но тому среди шумной толпы было интереснее, и он не захотел идти к бабушке.

Присев к письменному столу, на котором в определенном порядке были разложены отпечатанные листы будущей диссертации, Марина Валентиновна попыталась законспектировать в специальной тетрадке в коленкоровом переплете то, что ей встретилось сегодня интересного в журналах. Но поработать не удалось: за ней пришел зять.

— Просим вас, сделайте одолжение! — И указал на стол, накрытый в соседней комнате.

Пришлось пойти.

— Просим, просим! — закричали все дружно, теснясь, уступая ей место. — Вот сюда. Пожалуйста, рядом с Виталием.

— Очень будет приятно! — поднялся Виталий и галантно раскланялся. Тотчас раздобыл свободную тарелку. — Что изволите? Очень вкусный салатик.

— Спасибо… Больше ничего не надо.

На вид Виталию было лет тридцать. Загорелое лицо. Серебристый ежик волос.

— Между прочим, Виталий у нас тоже кандидат наук.

— Да? — с любопытством взглянула Марина Валентиновна на Виталия. — Вы где работаете?

— В Физтехе. Так сказать, в бывшем гнезде папы Иоффе.

Ого! Об этом институте она была наслышана.

— А по какой теме диссертация?

— По автоматическому опознаванию образов.

— Интересно! Если у вас найдется свободное время, я хотела бы с вами об этом поговорить.

— Пожалуйста, — ответил Виталий. — Правда, в ближайшие дни я уезжаю. А потом весь в вашем распоряжении.

— Куда едете, если не секрет?

— На шабашку.

— Куда, куда? — переспросила Марина Валентиновна.

— В Псковскую или Новгородскую область. Помахать топором.

— Не понимаю. — Марина Валентиновна действительно не понимала. С нескрываемым интересом смотрела на Виталия. — На стройку?.. Вас посылают?..

— Нет. Добровольно. У меня два месяца отпуск. Надо подхарчиться слегка. Подвернулась приличная шабашка.

— А ваша научная работа?

— Одно другому не мешает. Сколымлю на гараж. Сколочу бригаду человека три пожилистее. Мы в прошлом году в Лужском районе три стандартных сборно-щитовых домика за две недели кинули. Так о нас потом в местной газете писали. Какой-то эрудит смастерил очерк. И наши будки на фотографии. «Друзья из города». Один прикрылся кепочкой, глазенки в сторону. Я наслаждаюсь ароматом цветов, пила на плече — опять же лица не видно. А к сентябрю снова в город, и тут всякие протончики-электрончики.

— Нет, я чего-то здесь не понимаю. Подождите, подождите!..

— А чего же не понять. Вон Тяпа тоже со мной едет. Может, ты объяснишь?

Виталий указал на сидящего напротив них за столом парня. Услышав, что говорят о нем, тот поднял голову.

— Простите, вы тоже инженер? — спросила его Марина Валентиновна.

— Нет. Я работаю в другой области. В кино. У меня нет машины, как у Виталия, но я недавно, женился. А помните, как в одном стихотворении говорится: «Птичка — то бишь я — гнездышко для деток вьет, то соломку тащит в ножках, то пушок во рту несет…» Я вью гнездышко.

— И это не мешает вашей основной работе? Нет, подождите, подождите! — произнесла Марина Валентиновна, хотя никто и не собирался говорить. Она закрыла лицо руками. — Я что-то действительно перестала понимать.

У нее тоже кандидатский отпуск два месяца, но чтоб она ушла «колымить»! Может, она и впрямь стала выжившей из ума старухой и ей пора на пенсию?

«Нет, что-то меняется в этом мире. Что-то происходит».

Сидящий напротив за столом парень начал пощипывать струны гитары, проверяя настройку.

— «Корабли приходят и уходят…»

— Можно у вас гитару? — попросила Марина Валентиновна, хотя вовсе не умела играть. Попросила, сама не зная для чего, повинуясь какому-то внутреннему побуждению. Положила ее на свободный соседний стул и запела, зная, что не имеет голоса и никогда прежде не пробовала петь.

Запела так, как пели на рынках тридцать лет назад. Ей часто доводилось слышать эти песни, возвращаясь с дежурства из госпиталя и проходя мимо ворот рынка, у которых всегда сидел кто-нибудь в темных очках. Перед ним возле ног лежала кепка, в которой позвякивали медяки.

— Дяденьки и тетеньки, папаши и мамаши, братья и сестры, подайте, кто сколько может.

Она умолкла. И за столом воцарилась тишина. Они, эти мальчики и девочки, не слышали этой песни, не видели кепки, которая лежала перед певцом на земле и в которую падали иногда монеты, не видели тех женщин, которые стояли вокруг, платками незаметно вытирая глаза и думая при этом: «Может быть, и мой где-то так же». Они ничего не видели, эти девочки и мальчики. И прекрасно!