Павел Васильев - Турухтанные острова

Теперь они говорили, говорили и не могли наговориться. Начали возвращаться вышедшие покурить.

— Я побежала. Я и так задержалась, сижу уже полчаса. Как освободишься, приходи. Я работаю в соседней комнате. В «Бюро нормализации». После работы пойдем ко мне в гости, посмотришь, как я живу. Где ты устроился?

— Пока нигде.

— Ну вот, зайдем в гостиницу. На тебя там заказан номер. — Это она говорила, уже стоя в дверях. — Я жду тебя.

— Мы знаем друг друга еще с первого курса института, — пояснил Серегин собравшимся, которые рассаживались по местам. Он улыбался.

— Она часто вспоминает об этом, — сказал Шебаршин, постояв над Серегиным. — «Что, поехали дальше?

Серегин все никак не мог привыкнуть к этой его странной полуулыбке, полуухмылке, когда он говорил, отворачиваясь в сторону.

За общей беседой время прошло незаметно. Серегин звонка не слышал, обратил внимание, что все стали посматривать на часы и подниматься.

— Что, рабочее время кончилось?

— Да, мы, как и цеха на заводе, работаем с семи.

— Идемте, Надя уже ждет нас, — сказал Шебаршин.

Пока он убирал в шкаф папки со схемами, Серегин стоял у окна. Оно выходило на поля, луга, темно-фиолетовые леса по горизонту.

Надя была уже готова, взяла Серегина и Шебаршина под руку.

— Давай мы тебя возьмем, — предложил Серегин. — Так как-то привычнее.

— У нас тут такси нет. Так что на своих двоих, — сказал Шебаршин.

Они пошли к многоэтажным домам на пригорке за речкой, это место называлось «городок». Здесь были разные магазины: «Гастроном», «Кулинария», «Книги», и даже в одном из домов — «Вечерний ресторан». В соседнем здании находилась гостиница.

Фойе гостиницы было просторным, на журнальных столиках лежали свежие номера газет, в специальном стеклянном шкафу, на полках, стояли горшочки с разнообразными кактусами.

Администратор гостиницы очень тщательно и несколько раз просмотрела все бумаги и сказала Серегину, возвращая ему паспорт и командировочное удостоверение:

— На вас заявки нет.

— Как же! — возмутился Шебаршин. — Я сам сюда звонил, заказывал. Сам лично!

Администратор еще раз посмотрела бумаги.

— Не знаю, нет.

— Безобразие! Надо искать как следует! Где у вас директор?

— Его уже нет на работе, — пояснила администратор и посмотрела на часы, давая этим понять, что рабочее время у всех кончилось.

— Безобразие! — гудел Шебаршин. Он воспринял это как личное оскорбление. — Завтра пойду к директору завода, доложу. За такое дело с работы снимать надо, вот что!

— А что я могу сделать? Сегодня столько народу понаехало, не только номеров, даже одиночных мест нет. Ульяна Петровна, может, ты к себе возьмешь? — обратилась администратор к поливавшей цветы старушке в темном халате. — На одну ночь. Завтра с утра номер освободится.

— Да если хотят, пусть идут, посмотрят, — сказала Ульяна Петровна. — Может, еще и не понравится. Здесь же близенько, в Матвеевке.

Деревня Матвеевка тоже располагалась на берегу реки, но по иную сторону завода. Все дома в один ряд, окнами на дорогу. Между домами высокие дощатые заборы — с улицы не увидишь, что делается во дворе. В каждом заборе — калитка с кованым кольцом. Вход в дом с крыльца во дворе. И еще одна калитка со двора — в огород. Огороды за домами — к реке.

— Вот вам горница, — предложила Ульяна Петровна Серегину, предварительно скинув туфли в коридоре и босой проводив его. — Тут и будете спать. Я летом сплю на крыльце. Зимой — на кухне возле окна, а летом, как тепло начинается, так тут. А вы выбирайте комнату любую, которая понравится.

В горнице было прохладно. Окна с улицы затеняла сирень. Стены завешаны самодельными ковриками: в свое время такие продавали на базарах, с лебедями и голубыми озерами. На полу — вязаные половики, их так много, что не видно половиц. Высокая никелированная кровать, на которой под серебристыми шариками повязаны розовые, из атласной ленты, бантики.

— А вот тут все мое хозяйство, — сказала Ульяна Петровна, выходя во двор, поглядывая на замешкавшихся у крыльца Шебаршина с Надей. В дальнем углу двора стоял поросенок. Какой-то странный. Серегин еще не видывал таких. Длинный и тощий.

— Хочешь поесть? — обращаясь к поросенку, спросила Ульяна Петровна.

Поросенок нервно передернулся всем телом и, мотнув головой, ответил:

— Ню…

— Может, хоть немножечко? — заискивала Ульяна Петровна.

— Ню… — Поросенок капризно дернул головой и отвернулся.

— Вот мое наказание! Да еще Сашка! — В это время с улицы раздался не то что плач, а громкий рев:

— Я им покажу-у!

— Идет! — сокрушенно вздохнула Ульяна Петровна. — Идет мое чадо. — И тотчас от толчка калитка открылась, и во двор вошел мальчишка лет пяти. В фуражке, брюки на одной лямке.

— Опять подрался? — спросила Ульяна Петровна.

— А-га-а.

— Теперь с кем?

— С Кострюковыми-и. Да-а, их двое, а я — один. Но я им покажу-у.

Мальчишка кулаком размазывал но лицу слезы. — Будешь есть?

— Ага, — тотчас умолк и успокоился Сашка.

— Иди на кухню, я тебе сейчас яичницу поставлю. Может, и ты что-нибудь поешь? — вспомнила Ульяна Петровна о поросенке.

— Ню!..

Серегину понравились и помещение, и сама Ульяна Петровна. Он решил здесь переночевать.

— Ну что ж, тогда мы тебя на сегодня покинем. Ты отдыхай, устал с дороги, — сказала Серегину Надя.

— Не будем глаза мозолить, — пробасил Шебаршин.

— Как там мамка-то? — спросила его Ульяна Петровна.

— Суетится. Сестра вчера приехала.

— Это которая?

— Мария. Младшая. Со всеми детьми. Завтра старшая приезжает. Двум дядьям на Дальний Восток телеграммы посланы.

Шебаршин и Надя ушли.

— Добрый малец, — глядя Шебаршину вслед, хвалила его Ульяна Петровна. — Не курит, не пьет. Институт окончил. Работящий. Хороший малец. Другим нашим не чета.

Она на кухне жарила для Сашки яичницу из нескольких яиц. Получилась целая сковорода. Аппетит у Сашки был отменным. Съев, потрогал пальцем лоб и выпуклый живот. Убедившись, что они одинаковой твердости, сказал:

— Пойду Кострюковым надаю! — поправил сползающую на глаза фуражку и направился за калитку.

Пока Ульяна Петровна кормила Сашку, убирала со стола, Серегин прошел в смежную комнату. Там в простенке между окон висела выгоревшая любительская фотография за стеклом в рамочке. Вихрастый мальчишка. С угла в рамке подоткнута паспортная фотография мужчины в русской рубашке, ворот застегнут на все пуговицы. Волосы гладко причесаны. Наверное, были намочены, перед тем как фотографироваться.

— Это Сашка? — поинтересовался Серегин, рассматривая мальчишку на фотографии.

— Нет, мой сынок, Коленька, — сказала Ульяна Петровна, вытирая стекло на фотографии полотенцем. — А это мой муж Семен Семенович, — долго и задумчиво смотрела она на паспортную фотографию.