Адихан Шадрин - Старая дорога

— Остальные где же?

— По-разному: кто в городе, кто где.

— А семьи — в Михайловском?

— Где же им быть. Поживем — увидим: то ли сюда брать, то ли сами возвернемся.

— Не найдут, думаешь?

— Не найдут. У беглого одна дорожка, у ищущего — сто. Да и не Завьяловы мы. Ваши товарищи документиками нас снабдили.

— Ну, добре. Спасибо за откровенность.

В трех верстах ниже Синего Морца от Ватажки убегает в сторону невеликая верткая речушка Чапурка. У входа, в горловине, две бударки с опаской едва расходятся, а дальше, будто убоявшись, как бы крутые берега и совсем не сдавили ее, Чапурка ширится, течет между пологостями спокойно, неспешно. Вот тут-то очень удачно и облюбовал себе становище Макар Волокуша: промысел недалеко, даже два: Синеморский — Ляпаева и Маячненский — Крепкожилина, на любой можно отвезти и продать улов. И ловище само по себе удобное, будто специально для сетного лова уготовила природа: дно безъямное, неглубокое. Косяки рыбные не обходят Чапурку.

В прежние годы по-разному складывалось у Макара: то в подручные нанимался, то на промысле тачки катал. Самостоятельным ловцом он первый год. С Николкой на пару, что заработают, то их, в одну семью, ни с кем не делиться. Очень это удобно, и Макар рад несказанно, что первенец его уже подсобник надежный, повзрослел.

Николке лестно, когда отец называет его помощником. Парнишка первую путину на серьезном лову, за все горячо берется, во всем с отцом вровень быть ему хочется. Поможливый, одним словом. Как рыбку-малька не приходится учить плавать, так и ловецких детей нет надобности наставлять шестом-веслом работать или, к примеру, сеть поставить. К рыбацкому ремеслу они сами по себе начинают приглядываться и перенимать его, еще когда сопля ниже губы висит. И Николка в этом не исключение.

Доволен Макар и сыном, и собой, и путиной. Славно быть самостоятельным ловцом! Заработал неплохо, должок зимний Ляпаеву отдал, после чего и совсем свободно вздохнул. Но нет-нет да вдруг засвербит в груди, затомится совесть, что не своими — крадеными сетями промышляет, и страх охватывает: чужая пожива — не разжива. Вся радость мигом пропадает, а путинная удача представляется ему шаткой, непродолжительной. Сети в такие минуты руки жгут. Вода весенняя холодна, будто нож острый, мокрые снасти в руки не взять, а все одно огнем жгут. И нет оттого Макару успокоения. Право же, от человека стыд утаить можно, от совести — нет.

Разумом понимает Макар, что свое вернул, злом на зло отплатил Крепкожилиным. Хорошему человеку мстить последнее дело, но со злодеями иначе нельзя. И все же неспокойно, муторно. И вконец засовестился, когда Андрея поближе узнал. После же случая на Золотой, когда он подсобил ловцам одолеть Якова и улов по сходной цене городским скупщикам сбыть, — и пуще того. Бывают люди: переживают, но в себе таят чувства. А иные — не могут прятать, горит огнем нутро у них, пока не выскажут потайное. Таков и Макар. Не замечал вроде за собой слабости душевной, а она есть, оказывается. Она-то, эта слабость, и привела его к Андрею.

Зашел как-то Макар в медпункт взять порошки — Николка животом измаялся: похлебал жирной ухи из краснухи и воды сырой, паршивец, напился из-за борта, ну и пронесло. Взял Макар лекарство, поднялся, чтоб уйти, да Андрей не враз отпустил, начал расспрашивать о жизни, уловах, о семье. И так это человеческое участие, столь редкое в Синем Морце, повлияло на Макара, что опустился он обессиленный на скамью и в добром расстройстве нежданно даже для себя повинился:

— Ты вот, Андрей Дмитрич, интерес проявляешь, сочувствие, так сказать, к человеку, а я ведь обокрал тебя.

— Как обокрал? — изумился Андрей неожиданному обороту разговора.

— Так и обокрал. Нужда заставила. — Долго и путано он рассказывал Андрею о том, как однажды Крепкожилины крепко избили его и отняли сети, и он в отместку снежной полночью под Красавчиком, где был прежде стан Крепкожилиных, выдрал у них сети. С трудом Макар подбирал повинные слова. — Весь порядок, от берега до берега, и вытянул из-подо льда. Дома-то, когда пришел малость в себя да прикинул, оказалось, что лишнее прихватил. Токо вот дело.

Макар умолк. Молчал и Андрей, не в состоянии сказать что-либо в оправдание действий отца и Якова. Да и почему он должен их оправдывать? Сколько бед они причинили людям и даже не чувствуют вины. А этот, бесхитростный, не находит успокоения только потому, что постоял за себя.

— Ты знаешь, Макар Савельич, что ни отцу, ни Якову я не товарищ в их черных делах. Нет им никакого оправдания.

— Мне-то каково, Андрей Дмитрич! Ну чисто заела совесть.

— Ты вернул свое. И правильно сделал, Макар Савельич.

— Так лишние оказались. Ихние…

— Награбленные. Честно состояние не наживешь. Ты в одиночку решил отплатить им за обиду. А если бы поймали?

— Быть бы в проруби, это они умеют! — вспыльчиво воскликнул Макар и тут же застыдился своих слов — как ни говори, а об Андреевой отце такое сказал.

— Правильно, умеют, — подтвердил Андрей, заметив смущение Макара и поняв его причину. — В одиночку опасно вступать в борьбу. В прошлый раз артельно выступили — и выиграли дело.

— Кто знат, ежели не ты…

— Ни я, ни Илья, ни ты — в односилку ничего не добьемся. Сообща, Макар Савельич, сообща только надо. В этом наша сила, в этом наш выход.

— Эт-то ты правильно, Андрей Дмитрич, выход надо искать. Жить, как живем, ну никак нельзя. Выход надо искать.

Так людно в промысловой Андреевой лечебне еще ни разу не было. Сошлись вроде бы беспричинно, один Гринька по делу — на перевязку пришел.

— Хозяин хорош, да дом не гож, — с порога возвестил Илья. Они с Тимофеем Балашом по случаю субботнего дня приехали в баньке помыться — с начала путины не наведывались в пустующую хижину. Тимофей баньку истопил, а Илья, едва узнал, что Андрей из дому ушел, потопал в медпункт. — Совести, гляжу, нет в людях совсем. Че это ты, Андрей, в конуре этой живешь?

— У нас в селе так говорят: три кола вбил, бороной накрыл — и дом готов, — поддакнул Иван Завьялов.

— Домовой не полюбил, оттого и ушел. А здешний — рад мне, — пошутил Андрей.

— Ты шутки брось. И пошли-ка ко мне. Мазанка хоть, да жилье обжитое. И пустует все одно. Собирайся, — решительно сказал Илья. — Иначе серчать буду.

— Ладно, ладно, — согласился Андрей. — Так и быть, поживу. А там скоплю деньги да хоромы себе построю.

— Построишь, накопитель отыскался, — усмехнулся Макар. И он забежал двумя-тремя словами перекинуться с Андреем, спасибо сказать доктору за лекарство — Николке полегчало. Они привезли рыбу, выгрузили ее. Николка остался в лодке слизь смыть в трюме, воду вылить, а Макар сюда заспешил. — Ты, Андрей Дмитрич, лучше-ка ляпаевскую девку посватай, вот те и хоромы.