Адихан Шадрин - Старая дорога

Илья поначалу не поверил, что и его назначили посыльным.

Не с чего бы: и на слова коряв, и не хитер, и не удачлив. Но погордился собой — доверили все же!

Оттого-то почти и не спал ночь, а едва развиднелось — был на ногах. Он боялся оплошать, а потому уже в который раз в мыслях шел на промысел, заходил в конторку, где Ляпаев, по обыкновенью, собирал по утрам близких ему людей и говорил о деле. А вот дальше ничего путного у Ильи не складывалось. Не знал он, как и что говорить хозяину, как себя держать.

Андрей, проснувшись, приметил, что товарищ его сам не свой, понял причину возбуждения, увел разговором на другое, сказал озорное, первое, что на ум пришло:

— Илья, а ежели я женюсь, не прогонишь?

— Как можно, живи.

— Придется тебе с Тимофеем в задней ютиться, — не переставал шутить Андрей.

Илья принял разговор всерьез, покосился на спящего Тимофея, показал жестом: мол, мы его выпроводим. Шепнул:

— Не нравится он мне что-то. — И вдруг заинтересовался: — Не Ольгу ли возьмешь? То-то она к тебе зачастила.

— Откуда это?

— Говорят.

— Мало ли что говорят, всех сплетен не переслушаешь. Да и могу ли я вязать ее судьбу со своей. Со мной всякое в любой день может приключиться, ей-то с какой стати страдать? Она девка славная, найдет подходящего.

Озорство обернулось серьезным разговором.

— Не положено, стало быть, женку брать, а? — спросил Илья озабоченно.

— К слову. Сегодня я здесь, а завтра, может, сибирщина. И она, выходит, следом? Нет, незачем ей по мне казниться.

Так, за разговором, подоспело время к Ляпаеву отправляться. Надел Илья косоворотку поновее, голиком по сыромятным поршенькам поводил — пыль вытрусил, поплевал на ладонь и пригладил вихры.

На плоту их поджидал Завьялов. Из казармы валил работный люд, растекался: кто к выходам, кто на плот. Ловцы еще не появились, лишь Макарова бударка одиноко торчала у приплотка, и Николка волоком тащил к ней пустые носилки. А сам Макар о чем-то возбужденно рассказывал Ивану Завьялову. Едва Андрей с Ильей приблизились, Макар — к ним:

— Слышь-ко, что в Чапурке творится! Бударку не просунешь. Шест поставил — стоит. Крест святой, не вру. Зюзьгой черпал, будто из мотни. А селедка, глянь-ка, отборный залом.

Подивились выборные Макаровым словам, постояли у бударки, всклень, по самые бортовые линейки налитой серебристо-черной сельдью, пошли в конторку.

Ляпаев первоначально не обратил на них внимания, еле заметно кивнул на приветствие.

— К тебе, что ли? — спросил он Резепа и кивнул на вошедших. И Андрею: — А ты что у порога топчешься? Будто сватать пришел, мнешься.

— А мы все вместе, по делу.

— Беспричинно только бездельники шляются, да и они в путинные дни…

— Проходите, товарищи. — Это Андрей Илье и Ивану. Шагнул к столу, за которым умостился Ляпаев, и положил перед ним лист бумаги. — Вот, Мамонт Андреич.

— Что это?

— Наши требования, — пояснил Завьялов, встав рядом с Андреем.

— Чьи это — ваши?

— Рабочих и ловцов.

Ляпаев пытливо и с явным удивлением переводил взгляд с одного на другого и, кажется, что-то начал соображать.

— Рабочих и ловцов, — в задумчивости повторил он. — Ну а ты, Андрей Дмитрич, тут при чем?

— Это мое личное дело.

— Ах да. Прослышан: есть такие, которые народ мутят. Но не думал, чтоб ты, сын почтенных родителей…

— Мамонт Андреич, это к делу не относится. Давайте говорить по существу.

— Ну да, ну да… — Он, кажется, впервые вспомнил о бумаге, которую держал. — Так что вы тут просите?

— Мы не милостыню просим, а справедливости требуем, — уточнил Завьялов.

— Так уж сразу! Требователи, — Ляпаев долгим ироническим взглядом посмотрел на Илью. Тот мигом вспотел, но выдержал взгляд, подтвердил:

— Да, требуем.

Поведение Ляпаева удивляло Андрея, он ожидал, что хозяин будет кричать, грубить, может даже выставить вон. Но Мамонт Андреич, кажется, не принимал все происходящее всерьез. Потому он больше любопытничал, чем серчал.

— Слышь-ка, Резеп, требуют от нас эти вот… э… товарищи, чтоб мы скупали всю рыбу, что привезут. Как быть, даже не знаю. А? — Ляпаев, как понял Андрей, хотел их посещение превратить в балаган, не более, а потому подключил в игру и Резепа.

— Охота вам время тратить, — угрюмо отозвался Резеп.

— Как же, делегация. Или вот еще, насчет цен. У кого бы мне денег подзанять. Как, Андрей Дмитриевич, батюшка ваш не одолжит?

— Мы к вам по важному делу, а вы все шутейно, — обиделся Иван Завьялов. Его тоже удивило поведение хозяина, а потом он не на шутку оскорбился его несерьезности. — Вы нам точно ответьте: принимаете требования или нет.

— А ежели нет? — Ляпаев вонзил колючий взгляд пронзительно-черных глаз в Завьялова. — И потом: почему не на работе? Резеп, удержи с него за прогул. Ежели каждый будет без дела слоняться…

Завьялов слова хозяина насчет прогула оставил без внимания — даже бровью не повел. Предупредил:

— Если нет — прекратим работу. И мы и ловцы.

— Пойдемте, товарищи. Мы высказались до конца, — Андрей направился к двери, но властный голос Ляпаева остановил, заставил обернуться.

— А ежели серьезно, передайте людям: сколько бы сельди не привезли — скуплю. За цены, однако, не ручаюсь. Машинки, чтоб деньги печатать, у меня нет. Подумаю, как быть. Да и вам не мешало бы поразмыслить, чем пахнет самоуправство. Тебе, Андрей Дмитрич, в первую голову. И предупреждаю: повторится подобное — буду вынужден сообщить в уезд али в губернию. Пеняйте тогда на себя.

— Не стращайте, не надо, — ответил за всех Андрей, и выборные вышли из конторки.

— Каков атаман, а? — Ляпаев молодцевато встал из-за стола и прошелся до двери и назад.

— Гнать надо, — услужливо подсказал Резеп.

— Успеется, на это ума не требуется, — охладил его Ляпаев, а сам думал о том, как бы отбить Андрея от ватаги, приручить. Ах, Глафира-Глафира, девка непутевая. Не смогла парня окрутить.

— Паровик смотрел? — поинтересовался он, неожиданно остановившись возле Резепа.

— Вчера утресь испробовали.

— Смотри, чтоб был на изготовке. Забьем чаны, да жиротопки пущай. Сельдь по-дурному пошла, теперь только успевай задарма ее брать. Вчерась по сколь за пуд платили?

— Пятак.

— По три копейки плати. — Ляпаев приметил удивление Резепа, пояснил: — Каждый ловец по две-три бударки в день доставит. Чай, не сетями ловят, зюзьгой будут черпать. Это кругло чуть ли не двести пудов — пять-шесть рублев. Куда больше! Рабочий промысловый за всю путину три червонца от силы выжимает. Будя. Копейку побережешь — рубль сохранишь. На том и порешили.

Хитрость Ляпаева — позволить Крепкожилиным засолить начальную сельдь, а уж потом обесцененную бешеным ходом скупить ее как можно больше — совпала с тем, что записали рабочие и ловцы в своей податной бумаге. Вот почему Ляпаев не всерьез, а полушутя говорил с выборными, людьми. Пущай думают, что хозяин хоть в чем-то на уступку согласится. Что же касается цен, тут перетерпят — ассигнации с неба не надают.