Адихан Шадрин - Старая дорога

За два работных часа до окончания вахты на промысле объявился Андрей. Не задерживаясь на территории, он спешно прошел в лечебницу, и, едва поставил на стул саквояж с медикаментами и стащил с себя куртку, вошли Иван Завьялов и Илья.

— Что-нибудь случилось? — забеспокоился Иван, приметив тревогу на лице Андрея.

— На Ямцовской сорвалось. Два-три демагога переполошили людей, и все испортили. Мол, у нас семьи и надо не в путину бойкотировать хозяина. Не смог убедить, что именно в такое горячее время и надо припереть хозяина к стенке.

— На других как?

— На Малыкской и Домбинской поддержали, вручили требования управляющим. Те обещали сегодня же довести до сведения Ляпаева. Как он тут?

— Затора нет, но цену сбил чуть ли не наполовину.

— Вон как! — Андрей вскочил со скамьи и заходил взад-вперед. — Надо прекращать работу. И сделать все, чтоб Ляпаев ни рыбинки не мог купить. Пожилится-пожилится — да и на уступку пойдет.

— Тут ловцы толковали промеж себя. То же самое говорят.

— Тогда вот что. Завтра утром мне придется ехать на другие промысла. Надо, чтоб нас поддержало как можно больше людей. Мы одни не вынудим Ляпаева к согласию. Ну что, товарищи, — Андрей на короткое время замолк. Все лицо его напряглось, — пришло время выступать в открытую. Мы много говорили, спорили, пора дело делать.

— Надо, — выдохнул Иван Завьялов. — Самое время, я считаю.

Орависто гудела толпа на плоту, а невеликий зазывной колоколок у конторки слал и слал в округу тревожливый звон, скликал работный люд на неожиданный сход. Гринька не переставал колоколить, пока на него не цыкнули. Суматошный зазыв прекратился, и наступила на короткое время тишина, от которой звенело в ушах. И опять затолкотилась ватага, загудела встревоженным ульем.

— Тимофей, че в сторонке торчишь? Давай до нас.

— А он примеряется.

— Ба, Прасковья, и ты тута.

— Куда иголка, туда и нитка. Где муж, там и я.

— Баба-бабуся, никого не боюся.

— Кулаком счастье не вышибешь.

— Шабаш, ребята!

Эта разноголосая гудьба не прекращалась, покуда Андрей не поднялся над толпой. Взвершинившись на днище бочки, он поднял руку и стал так бессловесно, выжидая. Когда сходбище смолкло, он сказал одно короткое и очень непривычное для многих слово:

— Товарищи!

Этого слова оказалось достаточно, чтоб каждый насторожил слух, наструнился, уловил необычность происходящего. А свершалось в этот час действительно небывалое: Андрей в открытую говорил о нелегкой жизни ловцов и ватажных рабочих, несытости детей, называл причинников их бед.

Народ все копился и копился, даже из села на колокольный зов пришли полюбопытничать, слушали диковинные слова. Иные крестились в испуге, иных сковывала напряжка, и они застывали в изумлении.

— Никто нас хорошей жизнью не одарит. Нет и никогда не было добрых царей и богачей. Наше счастье в наших руках. Так давайте будем стоять за себя, заставим Ляпаева платить положенное за работу, уважать труд и не грабить нас.

— Гривенник за пуд — и не меньше, — закричал Макар, едва Андрей умолк.

— И поденную плату повысил чтоб.

— Кончаем работу, товарищи, — заговорил Иван Завьялов. — Промысловые рабочие поддерживают вас. И мы не выйдем на работу, пока хозяин не выполнит всех требований. Правильно я говорю, бабоньки? Вас на промысле большинство.

— Как мужики, так и мы.

— И бабьему терпенью приходит конец.

— Чтоб никто не выходил на лов.

— А с голоду не помрем? Ляпаев, мож, и не согласится?

— С голодухи брюхо не лопнет. Сморщится токмо…

— Ему некуда деваться. Нас поддерживают и на соседних промыслах.

В то самое время, когда все было обговорено и подоспело расходиться, вышел на конторское крыльцо Резеп. С самого начала заварухи он благоразумно запрятался в свою светлицу и сквозь щели в занавеске наблюдал за поведением толпы. Неуправляемое сборище вусмерть напугало его, но потом он удивился, с какой легкостью Андрей утихомирил галанивших мужиков и баб, а под конец, когда, умиротворенная словами и своим решением, толпа и совсем стихла и готова была распасться на группки, Резеп счел нужным выйти и пристыдить ослушников. Не сознание долга, не убеждение, а страх перед хозяином понудил плотового пойти на этот, противный его желанию, шаг. А момент, по его мнению, Резеп выбрал самый подходящий.

— О! Явился не запылился, благодетель, — выкрикнул звонкий бабий голос, и толпа увидела Резепа.

— Вы робята… и… и бабоньки, зазря тут базарите, — сказал он, когда несколько попритихло.

— Ну-ну, говори, послушаем, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, отозвался Иван Завьялов.

— Не вы, так другие доставят рыбу. Вам же хуже без заработка.

— Не привезут. Дармовато.

— Хе! — попробовал улыбнуться Резеп. — Наивные люди, погляжу на вас. Да за деньги…

— Во-во! Укащику рупь, работнику — копейка.

— Ты за деньги готов угодничать.

— Бабы, не слушайте его, непутевого.

— Будя, лыком шитый барин. — Это кто-то из пришлых с верхов.

И тогда на высокое крыльцо к растерявшемуся Резепу поднялся Андрей.

— Передай Ляпаеву все, что слышал, — сказал он Резепу. — И еще: завтра прекращаем работу. Когда он удовлетворит наши требования, ловцы выйдут на лов, а рабочие на плот. Так я говорю, товарищи?

Ответом ему было одобрение толпы.

За окном крупнозвездная безлунная темень, а в Гринькиной каморке при немощном свете пятилинейной лампы чаевничают гости — Андрей, Илья и братья Завьяловы. Они взбудоражены событиями дня, оттого и не расходятся, ведут беседу, попивают сготовленный Ольгой чай.

Гриньке лестно, что самые заводилы сошлись у него. Он прислушивается к разговору.

— Для нас самое главное — выстоять, — сказал Андрей Завьялову.

— Выстоим, — уверил его Иван.

— Но важно не только это, — отозвался Андрей. — Первая победа над хозяином — лишь начало.

— А потом? — шепотом спросил Гринька.

— Потом, Гринь, будет такая заваруха, что и представить невозможно.

— Зачем заваруха-то, Андрей Дмитрич?

— А чтоб всем одинаково хорошо жилось. Чтоб на промысле ты вот, к примеру, командовал, а не Ляпаев.

— Хе! Наговорите, — усмехнулся Гринька. — Да рази я буду таким богачом…

— Зачем — богачом? — подивился Андрей.

— Сами же сказали — заместо Ляпаева.

— Тебя народ изберет, коли будешь справедлив и честен, да его волю выполнять.

— Так я не смогу, — простодушно признался Гринька.

— А ты присматривайся, что к чему. Пригодится.

— В ночи родившись, светлый день даже представить трудно, — в раздумчивости сказал Иван Завьялов.

— И будет наш Гринька ходить в собольей шубе, — пошутил Илья.

— И командовать Резепом, — поддакнул Иван, и все заулыбались.