Юрий Бедзик - Каждая минута жизни

— Да я не зарабатывать ездил, хотя и в этом меня не обидели, — отмахнулся Заремба. — Хотелось посмотреть, как люди живут на другой половине шарика. Что такое — Латинская Америка?.. Ну, а как увидел их халупы разнесчастные… А потом этих мерзавцев с американскими автоматами…

— Да, опасный народ, — сделал вполне резонный вывод Петрушин, невольно поправляя на себе ремень с оттягивающей его кобурой.

Заремба подумал, лицо его помрачнело.

— А эти, думаешь, менее опасны? — кивнул он в ту сторону, куда умчались «Жигули». — Ожирели, оскотинились, за лишнюю сотню товарища угробят. Таким поперек дороги не становись, не пожалеют.

— Так ты им что — поперек дороги стал?

— Их-то я как раз и не знаю. — Заремба перешел на деловой тон: — Хорошо, что ты записал их номер. Задержать их нужно.

— Основания какие?

— Они же меня нарочно в кювет сбили. Чудом спасся.

— Сбили — не сбили — доказывать надо. Может, ты сам свалился… Это такая публика, что свои права качать умеет. — Он поднял руку. — Минутку подожди, сейчас кое-что уточню. — Он поднялся к себе в стекляшку, позвонил куда-то, поговорил и снова вышел к Зарембе. — Я навел справку. Машина принадлежит Савращуку. Не знаешь такого?

— Нет. У себя не держим. Завод сволочей не любит.

— Ну, не весь завод одинаковый, — задумчиво произнес лейтенант. — Ты вот что… Фамилию эту запомни и при случае постарайся уточнить, где следует. Конечно, мы этому Савращуку на хвост наступим. Не скоро он сядет в свой драндулет. Только мне кажется… — Петрушин немного передвинул вперед кобуру. — Нехорошим здесь пахнет. Если ты им вправду где-то дорожку перешел, гляди в оба.

— Справимся, — твердо отрубил Заремба. — Теперь я с ними по-другому поговорю.

Домой подкатил совсем поздно. Жил он, как говорят, в примаках. Каменный дом над Днепром окружен огромным садом. Тесть Максима, тоже из заводчан, из бывших руководителей, сумел к своему пенсионному рубежу сколотить надежную копейку и соорудить эту красностенную виллу, к которой точно подходило старое английское выражение: «Мой дом — моя крепость».

Сейчас в крепости не видно ни огонька. Тишина. Максим подумал, что Валя, очевидно, еще в театре, на работе. Тесть, Порфирий Саввич Курашкевич, вояжирует по кавказским курортам. А Степа, дальний родственник тестя, конечно, спит в беседке после изнурительной работы в саду.

Поставив велосипед под сараем, Заремба направился к крыльцу. Взгляд его зацепился за что-то сваленное горой посреди двора. Доски — не доски… Да это же кирпич. Днем, наверно, привезли самосвалом и сбросили прямо вот так. Торопились, видать, по всему двору раскидали.

«Снова у тестя прибыль», — подумал Заремба и ощутил ноющую боль в левой руке, ушибленной при падении. Вечное доставание, выбивание, устраивание, перепродажа — как все это надоело Максиму! Говорил однажды со своим тестем напрямую: «Вы же полковник в отставке, Порфирий Саввич, у вас за спиной столько славных дел, вы после войны поднимали наш завод. А теперь одна забота — нагрести побольше. И все вам мало, мало!..»

Максим поднялся на крыльцо, хотел отпереть ключом дверь, но понял, что она незаперта. Значит, жена дома. Нашел ее в темной комнате, возле приоткрытого окна. Слабый огонек сигареты дрожал в ее руке.

— Ты что это притаилась? — встревожился он и потянулся к выключателю.

— Не нужно… не зажигай… — устало отозвалась Валя.

Он сел в кресло возле нее. Было трудно молчать, и спрашивать тоже. Так и сидели в темноте, в полном одиночестве. Наконец он не выдержал. Мир кончается, что ли? Ну, болеет Света, значит, надо лечить, спасать девочку. Все дети болеют… Перемелется…

— Ничего не перемелется, — сказала сдавленным голосом Валентина и положила ему на колено горячую ладонь. — Мне звонили в театр, чтобы я завтра явилась в клинику.

— Звонили? — насторожился Максим. — Но это еще ни о чем не говорит. Ты же сама просила, чтобы они сообщали…

— Вот они и сообщили.

— Стало хуже?

— Был консилиум.

— Ну?

— Не знаю.

— Может, ничего страшного? — У Зарембы прорвалось раздражение. — Неужели этот твой Рубанчук не в состоянии…

— Не «мой»! — бросила глухо Валентина. — И чтобы я больше этого не слышала!

Он начал ее успокаивать. Речь ведь не о прошлом, не об их отношениях… Главное — это его институт, специалисты высшего класса, которые проводят операции по пересадке органов. Недаром и Порфирий Саввич так настойчиво добивается, чтобы Светочку оперировали именно здесь, у Рубанчука, вернее, в хирургии Антона Ивановича Богуша.

— Ты ничего не знаешь, — перебила мужа Валентина. — Ты даже не представляешь, какие у них отношения.

— Отношения?.. О чем ты?

— У моего отца с этим Богушем. Отец раньше никаких дел с ним не имел, называл его предателем… Они вместе воевали… Кажется, плен, концлагерь…

— Погоди, ты путаешь! Твой отец закончил войну полковником…

— Да я о Богуше, — с раздражением ответила Валентина. — Это Богуш работал на немцев. И ему потом долго не доверяли. Он, кажется, обращался к отцу за помощью, вроде, отец мог в чем-то оправдать его, что ли. Ну, сказать где надо. А отец отказался. А потом этого Богуша оправдали. И ты сам понимаешь, как он после всего может относиться к отцу… ко всем нам… Но теперь отец как-то странно и резко изменил к нему свое отношение…

— Вот и ты измени… Война давно кончилась… Мало ли что у кого когда-то было? — Заремба пытался говорить назидательно, без тени сомнения в голосе. — Что для нас главное? Светочка! И я просто уверен, что ее спасут. Должны спасти. — Заремба сделал паузу. — Ведь Светочка раньше никогда не болела. В принципе, она была совершенно здоровым ребенком.

Валентина взорвалась.

— При чем тут принцип? Мне надоел твой казенный оптимизм! Твои дурацкие утешения! И о принципах тоже забудь! Ты не у себя на заводе!..

Разговор явно поворачивался к ссоре. Максим привык к этому. Наверно, он действительно перестарался со своим преувеличенным оптимизмом. Все ведь и без того ясно… Так не хотелось сейчас ссор, упреков! Мало, что ли, им горя! А что касается Валиного отношения к его работе, то ему не привыкать. Он знал: все заводское ей серо и скучно, его профессия ей не только безразлична, но даже… унижает ее. Будто это он ее силком затащил в ЗАГС, а теперь она вынуждена терпеть… Как же, талантливая актриса, с тонким вкусом, у нее много друзей, поклонников, все ее обожают, и все сочувствуют по поводу этого ординарного брака! Но что ж делать? У них — Светка… И эта ее страшная болезнь…

Все складывалось как-то несуразно. Был лучшим мастером на машиностроительном заводе, отличился в загранке, после возвращения назначили заместителем начальника цеха, работы уйма, дел навалилась масса — интереснейших, сложнейших, готовится перестройка, все нужно брать с боем, дни и ночи в цеху… А тут — свое домашнее горе. И эта темная комната, и почти враждебный голос жены, и ее нелепые укоры…