Юрий Бедзик - Каждая минута жизни

Заремба понял, что ему выдвинули беспощадный ультиматум: или твои контролеры копают дальше, или ты оставляешь брата в покое, и он, в порядке особого к тебе расположения, продолжает строительство клинического корпуса. Ты — брату, брат — тебе, ты — Рубанчуку, Рубанчук — твоей дочери… Вот так! Оставалось только принять этот ультиматум, либо его отвергнуть.

Заремба резко поднялся и вышел из кабинета.

После сцены в кабинете Кушнира не мог работать. Целый день ходил как в угаре. Прятался за мелочевкой. Подписывал наряды, утрясал графики…

Проходя по цеху, увидел склонившуюся к станку Тамару. Она работала спокойно и сосредоточенно. Он бегло поздоровался и пошел дальше. И тут же подумал: зачем же она пошла в клинику? Почему не сказала ни слова?

Их ничто не связывало. Никакой дружбы, никаких взаимных симпатий. Чисто служебные дела: вот чертеж, вот заготовка, подумай, Тамара, не торопись. Однако он постоянно ощущал на себе ее пристальный взгляд, пугливый, летучий, не прямой взгляд, а будто изнутри, скрытный, невидимый. Максим знал о ней немного. Рассказывали, что приехала из деревни, из полесской глубинки, где закончила восьмилетку, хотела остаться в колхозе, почти всем классом приняли такое решение — на общем комсомольском собрании, с речами, с песнями. Но тут умерла мама. А отец — пьяница беспросветный, после похорон совершенно остервенел, связался с какими-то прощелыгами, те цеплялись к Тамаре, она плакала, убегала к соседям. На отца жаловались в сельсовет, приходил участковый милиционер, брал клятвы, обещания… Но через день-другой являлись дружки, и все повторялось сначала… А однажды, по весне, появился у них в колхозе красавец-парень. Работал он электриком в районе. Все знали, что он отпетый бабник и кутила, знали, но с легкостью попадали в его сети деревенские девчата. Едва не стала очередной его жертвой и Тамара. Да вовремя опомнилась. Не долго думая, собрала свой чемоданчик. Отец, услышав ее возню, спросил, куда это она так рано собралась? «В город, — ответила, ни о чем не думая. — Я вам напишу…» «Напишешь?..» — то ли удивился, то ли понял отец и замолчал. А она прокралась в сени и вышла в предрассветную мглу. Автобусом добралась до Киева. Здесь ее приютила мамина родственница, у которой она и поселилась на первое время.

Максим вспомнил наконец, что эту историю ему как-то рассказывала Оксана Журай, подруга Тамары, женщина добрая и участливая. Может, Оксана что-то домыслила, довоображала, потому что просила Максима никому об этом не говорить. Мол, у Тамары и так хватает неприятностей. Была она замужем, почему-то разошлась, и теперь кукует в одиночестве. «Пожалеть бы ее, — сочувственно качала головой Оксана, — найти бы ей хорошего человека, век бы не нарадовался…»

После смены Заремба задержался у проходной. Он и сам еще не знал, о чем будет говорить с Тамарой. Благодарить — глупо. Сочувствие ей самой вряд ли нужно. Но он упрямо стоял и глядел на проходящих мимо, кивая всем своим многочисленным знакомым.

Наконец, она появилась. В модном ситцевом платье в клеточку, темные волосы густой волной падали на плечи. В руках тяжеленная сумка. Видно, в буфете набрала. «И правильно, — подумал Максим, — зачем по магазинам бегать, если все можно купить тут, на заводе». Вот и подшефный колхоз не забывает, овощи, мед все время подбрасывает по низким колхозным ценам.

Он догнал Тамару, пошел рядом.

— Ну-ка, давайте я вам помогу, нам, кажется, по дороге, — решительно сказал он и взял у нее сумку с продуктами. — Скоро маршрутку пустят по этой линии, не будете руки надрывать.

— Женским рукам всегда дело найдется, — улыбнулась Тамара.

— Женские руки нам, мужчинам, беречь нужно, — сказал Максим и невольно поморщился своему бодрому молодеческому тону. Не о том он хотел с ней говорить.

Шли молча. Не за что было зацепиться словом. Максим не знал, как повернуть разговор на больницу, на дочь. Как задать Тамаре вопрос, да и вообще, нужно ли говорить с ней на эту тему? С чего это он взял ее сумку и провожает ее? Ведь между ними действительно никогда ничего не было, кроме обычных деловых отношений.

Хотя нет… Вспомнилось прошлое лето. Стояла такая же жара, и они всем цехом выехали на Днепр, на далекий остров специальным речным трамваем. Желтый чистый песок, вербы полоскали в ленивой воде узловатые корни. Вот у этих корней, в густой тени он тогда удобно устроился с удочкой, и вдруг почувствовал, что кто-то сзади подошел и молча наблюдает за ним. Он почувствовал… именно почувствовал почему-то, что это Тамара. Она попросила разрешения посидеть здесь, рядом. Как васнецовская «Аленушка», обхватила колени руками и молча устремила взгляд в прозрачную воду. Потом разговорились. Он рассказывал, как ловил в Одессе бычков на причале, без наживки, просто на красную тряпочку. Он отдыхал тогда в санатории, и соседи подшучивали над ним: приобрел, мол, хорошую профессию, теперь может оставить завод и зарабатывать на жизнь ловлей бычков. Тамара вдруг повернулась к нему и, глядя прямо в глаза, спросила: «А почему вы ездили один? Без Валентины Порфирьевны?» «Мы всегда отдыхаем отдельно. У нас так заведено… — он усмехнулся. — Чтобы не надоедать друг другу». «А я бы с любимым мужем только вместе, повсюду только вместе. — Она мечтательно посмотрела на поплавок, потом перевела взгляд на Зарембу. — Это же такая радость: вот так сидеть около воды и смотреть на ваши руки, как вы ловите рыбу!» И он невольно взглянул на свои руки, на удочку, потом на нее, она смутилась, встала и быстро ушла.

— А помните, как мы с вами рыбу ловили на Днепре? Я там с тех пор, честно говоря, ни разу и не был.

— И я ни разу, — сказала она.

— Разве с такими сумками выедешь?

— Нет, — она опустила голову. — Просто не с кем ездить. С подружками неинтересно, самой как-то неудобно, цепляются всякие.

Он проводил ее до самого дома, стандартного, панельного, в девять этажей, с балконами в голубых щитках. Около парадного сидели на скамеечке старушки, и Тамара сразу же попала под обстрел их внимательных пытливых глаз. Задерживаться дольше было неловко. Она взяла у него из рук сумку и вдруг, потупившись, виновато сказала:

— Вы на меня не сердитесь… Я не хотела вас обидеть.

— Спасибо вам, Тамара, — сказал он. — Но думаю, что ваша помощь не понадобится.

— Вы все-таки не сердитесь, Максим Петрович, — она подняла на него глаза. — У меня такая группа крови, что можно всем переливать. И вообще я не боюсь ничего.

— А чего бояться?

— Не боюсь никакой операции. У меня сильный организм. И почки здоровые. Живут ведь люди и с одной почкой…

Вот оно что!

Только тут до Максима дошло, зачем Тамара ходила в клинику. Неужели она?.. Нет, не может быть, бред какой-то… Ведь кто она ему, Максиму? Не родня, не… Признание Тамары было как удар наотмашь, даже дыхание перехватило. Максим ошарашенно молчал, боясь поднять глаза. А когда поднял, Тамары перед ним не было. Он оглянулся и медленно пошел к автобусной остановке.