Валерий Закруткин - Будь счастлив, Абди!

После переливания крови Заудиту продолжала метаться в бреду. Однажды она попросила воды, поискала что-то рукой в воздухе и опять погрузилась в глубокий сон. И так продолжалось почти двое суток. Она боролась с кошмарами, ознобом, несвязно выкрикивала какие-то слова и, вновь обессилев, прерывисто захватывала воздух своими сухими, потрескавшимися губами.

К вечеру третьих суток Заудиту очнулась. Придя в сознание, она хотя и вяло, но отвечала на наши вопросы и всем своим видом как бы говорила, что смерть уже побеждена. А наутро мы совершенно уверились в этом: измотанная болезнью молодая женщина обрела энергию и даже попросила есть.

— Карашо, доктор, — совершенно отчетливо по-русски произнесла Заудиту, когда мы вошли к ней в палату.

Нас это ошеломило, и все внезапно рассмеялись. Видимо, один из наших ассистентов научил Заудиту произносить по-русски «хорошо».

— Ау, хаким, дыгнано, — смеясь вместе с нами, подтвердила по-амхарски мать.

Да и мы, врачи, были теперь убеждены, что больной действительно хорошо и она чудом ушла от неминуемой смерти.

Трудно сказать, что больше помогло: операция, пенициллин, материнская кровь или крепкий организм Заудиту. Как бы там ни было, а мы победили роковую болезнь.

Дни побежали веселей, нанизываясь, как розовые жемчужинки на светлую нить. Заудиту уже ходила по коридору больницы, всех встречая своей доверчивой детской улыбкой. В ней даже проснулась кокетка. Как-то, проходя по коридору, я встретил ее. Она надела тяжелые подвески, смешно оттянувшие ей мочки ушей, а поверх больничного халата накинула шаму [2] Национальная шаль эфиопов, изготовленная из белой кустарной ткани (Прим. авт.). . Сейчас она казалась очень хрупкой, маленькой девочкой. Накидка выгодно оттеняла ее тонкую фигуру.

— Заудиту, почему в шаме? — спросил я.

— Если больной человек наденет шаму, то он обязательно поправится, — рассмеялась в ответ Заудиту и пошла по коридору, игриво поводя плечами.

Работа в больнице за последние дни стала напряженной, поликлиника отнимала много сил. Больные шли толпами. Заудиту я видел только на обходах, задерживаясь у ее постели на несколько минут.

В один из вечерних обходов я поднялся к ней в палату. Навстречу мне по лестничному маршу спускался благообразный эфиоп в черной сутане, из его широкого рукава свисала массивная связка четок. Ортодоксальная церковь в Эфиопии не покидает свою паству и в больнице.

Пройдя к Заудиту, я застал ее беседующей со своей матерью. На подушке лежал образок Марии с младенцем Иисусом, оставленный абуной — эфиопским священником.

Заудиту пора было выписывать домой. Ее муж, учитель, давно уехал в провинцию Кафа к своим ученикам. С матерью мы были уже большими друзьями и, связанные в недалеком прошлом общими переживаниями, понимали друг друга без переводчика.

— Посмотри, доктор, какая у меня дочь. Это все сделала кровь матери руками московского доктора, — сказала она по-амхарски.

А мне было ясно одно: спасая жизнь Заудиту, мы, советские врачи, победили мрак суеверия в душе матери — этой старой и сильной женщины.

Дышится легко, воздух озонирован прошедшими грозами, испаряющаяся влага смягчает сухой и колючий зной тропиков.

Открылись дороги. Наш госпиталь готовится к большой работе, поликлиника гудит, как переполненный улей.

В один из поликлинических приемов в хирургический кабинет пришел пациент из далекой провинции Уалло. Согнувшись от изнеможения, он еле доковылял до топчана и сразу повалился на него. Стопы ног и голени все в трещинах и густо покрыты пылью. Ветхая одежонка едва прикрывает худое и уставшее тело. Выше колен и до живота из-под одежды выпирает огромная опухоль.

Весь вид больного говорит о том, что нам нужно немедленно оставить всю работу и заняться только им. Через несколько минут он отдышался и приступил к объяснению причин, приведших его к нам. Мы потратили немало времени, пока узнали все подробности его длительного хронического заболевания.

Это был старый погонщик скота, хотя ему можно было дать не больше сорока лет. Занимался он своим нелегким трудом еще с детства и вот последние годы не может работать из-за болезни. За восемь длительных лет он пешком обошел всю Эфиопию. Посещал ее больницы, врачебные кабинеты, амбулатории, но так ему и не удалось избавиться от болезни. Собрав последние силы, он пешком доплелся из Уалло до нашего госпиталя.

Диагноз был прост. Но заболевание оказалось крайне запущенным. Гигантская слоновость кожи охватила внутренние поверхности бедер, промежность и переходила на живот. Опухоль имела в диаметре не менее сорока сантиметров. Она затрудняла ходьбу и лишила больного всякой трудоспособности. Слоновость кожи продолжала зловеще разрастаться.

За долгие годы лечения больной выслушал десятки советов и рекомендаций, перепробовал множество лекарств, и все бесполезно. Остановить рост опухоли никому не удавалось. Это была история изверившегося больного, готового на все, лишь бы избавиться от роковой болезни. В памяти он сохранил столько врачебных объяснений заболевания слоновостью, что на любой наш вопрос и предложение отвечал тоном человека, которому решительно все известно и удивляться больше нечему.

После беседы и осмотра мы положили его в наш хирургический стационар для пластической операции.

Разъезжая по населенным местам долины реки Аваш, мы часто встречали людей, главным образом мужчин, страдающих слоновостью кожи. А причина этого заболевания — тяжелый быт людей сельских районов страны.

В одно из обычных обследований больного я пригласил его в рентгеновский кабинет, смотрел под экраном, долго вертя на столе аппарата. Как всегда, врач-рентгенолог, сосредоточенно изучая больного, делился со мной виденным на экране. Обсуждая положение, мы не заметили, что пациент зорко и с подозрением следит за нами, конечно, не понимая ни единого нашего слова.

На прием к рентгенологу стояла большая очередь. Наш больной ушел из кабинета, не получив каких-либо разъяснений, так как обследование его только начиналось и делать выводы было еще рано.

Из поликлиники я пошел в палату нашего больного и застал его в крайнем беспокойстве. Его интересовало, что мы думаем с ним делать, почему так долго что-то обсуждали во время рентгеновского обследования. Пришлось объяснить, что каждого больного мы так обследуем, но его задержали дольше, так как готовим к операции.

— А до операции больше ничего не надо делать мне? — тут же задал он вопрос.

— Будет еще ряд обследований, но они безболезненны. Собственно, чем вы так обеспокоены?