Валерий Закруткин - Будь счастлив, Абди!

— Ну и вулканчик нам попался! — зло сплюнул солдат с гвардейским знаком и полдюжиной боевых медалей на гимнастерке. — Лучше б снова Кенигсберг брать. Там хоть знал, что к чему…

— Да-а уж кому Тятя, а нам проклятье! — поддержал его сержант Сидоров, которому санинструктор перевязывал разбитую руку.

— Стоп, хлопцы. Не пищать! Смените пластинку, — сказал капитан. — Думать надо. Искать. И найти. Полчаса на еду и отдых. А потом густой цепью обыщем каждый сантиметр. Все!

Небольшого роста, широкоплечий, крепкий, капитан легко, как мячик, подскакивая, сбежал по крутому склону метров на сто ниже разведчиков. Взобрался на высокую скалу, петушиным гребнем выпершую из земли, и в который уже раз посмотрел вверх, на вулкан. Там, где остались разведчики, кончается наиболее пологая часть вулкана, поросшая высокими соснами с зелеными полянками, покрытыми непролазными зарослями четырехметрового курильского бамбука. Выше разведчиков почти отвесно поднимается тридцатиметровая иссеченная временем, вся в трещинах, гигантская каменная ступень, образуя непреодолимый каменный пояс. В нескольких местах он разорван глубокими ущельями. Выше, как бы опираясь на этот каменный пьедестал, снова идет редкий хвойный лес и полоса каких-то кустарников. Еще выше — до самой вершины со щербиной кратера, покрытой нетающим снегом, — царство голых скал и каменных россыпей.

«Где же люди?.. Неужели там, в этом лесу, выше каменной великаньей ступени, в двухстах метрах над головами разведчиков? Но ведь этим путем туда не могли забраться женщины и дети. Значит, есть другой путь! Он где-то здесь, в этих зарослях… Тут и будем искать», — решил Кисурин.

Оказалось, что принять решение легче, чем осуществить его. Трижды подходил Сандзо к краю ущелья. Заглядывал в бездонную глубину и отскакивал назад. Он сел и заплакал. Потом стал ругать себя самыми обидными словами. Ему вспомнилось, как дедушка сидит у шалаша, как трясется его голова… И злость на самого себя, на свою слабость закипела в нем. Сандзо, держась за корень дерева, росшего у самого края, ногами вперед медленно сполз вниз. Нащупал узкий выступ и сделал первый шаг… Потом второй, третий… А сколько нужно! Триста двадцать шагов сделал Сандзо, когда они убежали сюда от русских. Но тогда впереди с маленьким Мицу за спиной осторожно шагала мама. А сзади был дедушка Асано. И впереди и сзади было много других людей. А теперь он один. Тогда на ногах были легкие дзори [17] Соломенные сандалии. . Тридцать семь, тридцать восемь. Главное — не думать о пропасти. Потому что тогда ноги становятся как ватные… Дзори развалились уже на третий день… Пятьдесят три, пятьдесят четыре… Ох, какие острые камни под ногами. Как кинжалы. Вот бы надеть гэта. Но в деревянных гэта разве удержишься на таком карнизе… Об этом тоже нельзя думать. Нельзя!.. Сто двадцать девять, сто тридцать. Сандзо, прижимаясь всем телом к скале, осторожно делает шаг правой ногой и приставляет левую. Опять правую… С каждым шагом каменная тропа опускается все ниже и ниже. Теперь карниз так расширился, что можно идти по нему не боком, а прямо. Но тогда можно нечаянно посмотреть вниз… Ох, как кружится голова!.. Двести семьдесят пять…

— Крра! Кр-р-а! — вдруг закричал большущий черный ворон. Он пролетел так близко, что даже ветром пахнуло в лицо от его крыльев.

— Что ты кричишь! Я же не дохлая лошадь. Я живой!.. Сколько же было! Было двести! Или сто семьдесят!.. Лучше бы двести… тогда уже скоро. — Сандзо снова шагает, шагает, шагает, как автомат.

В ущелье тень. Прохладно. А у него по лицу струится пот, заливает глаза, капает с кончика носа.

Но вот наконец за очередным поворотом карниз вдруг перешел в узкую промоину, идущую вверх, и под ногами оказалась твердая, надежная земля. Перед глазами живая зеленая стена. Высокая, в два человеческих роста. Он побежал по зеленому туннелю с высокими шелестящими сводами из стеблей курильского бамбука. Дальше, дальше от каменного ущелья и пустоты под ногами! Пробился через чащу. Поскользнулся и кубарем покатился вниз по склону, покрытому толстым слоем полусгнивших прошлогодних листьев.

Он задержался у старой березы. Встал на четвереньки и замер. В пяти шагах со странным коротким ружьем на груди стоял русский и смотрел на него страшными светлыми глазами.

Капитан насторожился. Чуткое ухо разведчика сразу уловило шум в зарослях бамбука. Выше необыкновенного двухэтажного дерева. Ближе, ближе. Кто-то напролом пробивался через заросли. Человек или зверь! Говорят, тут даже медведи встречаются. Капитан заученным движением перевел автомат из-за спины на грудь и щелкнул предохранителем.

Из зарослей появилось что-то бело-синее. Кубарем покатилось по склону и остановилось у двухэтажного дерева.

На четвереньках стоял японский мальчишка в синих штанах и светлой рубашке. Деревянные гэта, связанные веревочкой, болтались у него на шее. Кисурин тотчас убрал автомат за спину и засмеялся. А маленький человек все так же стоял на четвереньках и черными раскосыми глазами смотрел на него. И в этих глазах был ужас.

— Здравствуй! Что же ты не встаешь?.. Как ты меня напугал. Я думал, это медведь, — сказал Кисурин по-японски.

Что-то вроде улыбки скользнуло по лицу мальчишки. Он встал на ноги. Напряженный. Готовый в любую секунду броситься бежать. Но ответил вежливо:

— Коннити ва, сёко-сан [18] Здравствуйте, господин офицер. . — И низко поклонился.

— Как тебя зовут?

— Сандзо Такита, — снова поклонился мальчишка.

— Вот здорово! Ты — Сандзо! Я — Саня, Александр. Понимаешь? — обрадовался Кисурин. — Давай руку, будем знакомы.

— Вакарунай, сёко-сан [19] Не понимаю, господин офицер. . — ответил мальчишка, отскакивая назад от протянутой руки Кисурина.

— Ну, ладно, потом поймешь. Ты оттуда? — капитан показал рукой вверх на виднеющийся за уступом лес.

— Вакарунай, сёко-сан! — испуганно повторил мальчишка и еще отступил назад.

— Вакаранай, вакаранай! — передразнил Кисурин и добавил по-русски: — Врешь ты все. Боишься. — И вдруг неожиданно для самого себя сделал круглые кошачьи глаза, вытянул губы трубочкой и громко сказал: — Мя-а-а-у-у!

— Нэко! [20] Кошка. — удивленно-радостно вскрикнул мальчишка и в глазах его зажегся огонек любопытства.

— Ну вот это другой разговор! — обрадовался Кисурин и по-японски, не очень-то соблюдая правила грамматики, сказал: — Синай нару, хаяку аруку хиру-мэси о табэру! Йоросий? [21] Дорогой, быстро пошли обедать! Хорошо? .

Но мальчишка понял сразу. Он сглотнул слюну и согласился:

— Йоросий, сёко-сан!

— Вот, хлопцы, вам первый житель Акапу! — сказал Кисурин, подходя к разведчикам. — Кормите. Угощайте. И займите его, чтоб не скучал. Вы, Сидоров, со своим отделением остаетесь здесь. Остальным со всем снаряжением — за мной!..