Ольга Трифонова - Закон Паскаля

— Открой, — сказал шепотом, — что за глупости!

Молчание.

— Открой! — потребовал громко. И сразу шаги, видно, тоже насчет Леньки сообразила.

Стояла на пороге в дурацком халате, которого терпеть не мог за мышиный больничный цвет, лицо жирное от крема, волосы дыбятся над тряпкой-повязкой. Не очень аппетитный вид; последнее время себе такого не позволяла.

— В чем дело? — спросил сварливо. — Что ты себе в голову ерунду всякую вбиваешь? Ей-богу, приехал товарищ, Витька Купцов, да ты его знаешь, он на автоматике учился.

Расхаживал по комнате, трогал безделушки всякие, книги.

— Этот Витька сейчас в Тюмени, сменным инженером, представляешь, месяц назад звонит мне на службу и просит…

Слушала внимательно, доверчиво, и, вдохновленный, нес уже несусветное:

— Просил… а я что, фондами распоряжаюсь… нашел дурака… план… импортное оборудование… автоматика… потому и отшил… — снял пиджак, повесил на спинку стула.

— Э… погоди! — остановила насмешливо. — Погоди рассупониваться-то.

Нехорошо сказала, грубо, по-деревенски как-то.

— Значит так, милок, я тебе больше не жена, а главное — не друг. Это, считай, решено. Второе. Хочешь — съезжай, хочешь — оставайся, как тебе удобно. Мне все равно. — Пауза, и уточнила: — Пока все равно. А станет не все равно, справим тебе кооператив. Все. И без шума, без гама, а то прогоню тотчас и матери пожалуюсь твоей. Оцени великодушие, даю козырь: все можешь свалить на меня. А сейчас вымоешь посуду и приберешься. Бывай.

Это был конец. Понял сразу. Не по тому, что говорила, а по тому — как. Именно эти интонации, эти паузы, этот говорок простонародный узнал. Так говорила по телефону с теми, чье увольнение уже подписала. И не было случая, чтоб уломали, разжалобили раскаянием, запугали скандалом.

— Извините, — сказали рядом, — я не знал, что вы здесь одна.

Бойко подняла голову, рядом стоял Кириллов, не услышала, как подошел.

«Пришел взять второе и увидел, что начальство скучает, теперь разрывается на части: и туда, где веселее, хочется пойти, и начальству невниманием не угодить боязно. Да еще при сложившихся обстоятельствах, — неприязненно думала она, спокойно, не торопясь с ответом, рассматривая Кириллова, — этот из тех, кто идет впереди прогресса, спешит и спотыкается».

— А где же наш провожатый? — спросил Кириллов, продолжая стоять.

— Не знаю, — равнодушно ответила Бойко. — А вы возьмите это с собой, — пододвинула к нему тарелку.

— Да нет, мне неловко как-то… И потом надо же и о ночлеге подумать.

— Образуется, — успокоила легко, — надо Никиту Семеновича дождаться, он здесь главный. Так что идите, — не то разрешила, не то приказала.

Кириллов снова почувствовал прилив раздражения.

«Тоже мне вдовствующая королева, — подумал злобно, — «образуется». Привыкла, что все образовывается. Машина, квартира, гостиница, чистые простыни. Из чего они, интересно, здесь образуются, если не из моей оборотистости? Так что надо пошевеливаться, пока она здесь кейфует, размышлениям предается. О чем она думает? О прошлом? О грядущей старости? О мужчине? О плане? Красивые волосы. Крашеные, наверное. Парикмахер приходит на дом. Как она стала замминистра? Спала, наверно, с дельным мужиком, он и продвинул, помог».

— Идите, идите, мне не скучно, — повторила Бойко.

— Ну что ж, как говорится… — начал Кириллов, взял тарелку.

— Была бы честь предложена, — продолжала она и засмеялась неприятно.

— Можно и так, — согласился Кириллов, и брови Бойко приподнялись в высокомерном удивлении.

— Зря вы сердитесь на меня, Виталий Николаевич, зря, — укорила неожиданно мягко, по-домашнему, а глаза тяжелые, холодные. — Вам в своих бедах винить некого.

— Какие беды, бог с вами, Полина Викторовна, мы первое место держим. — Застигнутый врасплох странным поворотом разговора, Кириллов все же сумел скрыть смятение. Отодвинул ногой стул, сел, всем видом показывая, что готов постоять за себя.

— Я неточно выразилась: в будущих бедах.

— Да откуда ж они придут, позвольте узнать? Не от вас ли?

— От меня, если смотреть формально, а если по сути, — от вас самого.

— Не понял.

— Что ж тут понимать. Реле до серии когда доведете?

Что-то толкнулось внутри, неприятное, холодное: «Вот к чему подбирается!»

— Через год. Цикл ведь рассчитан на три года.

— Ну, во-первых, — сказала протяжно, — нужно сейчас, такая возникла необходимость, — остановила его возражения коротким прикосновением руки к плечу, — а во-вторых, насколько мне известно, вы и через два года не дадите, считая от сегодняшнего дня.

«Что-то в ней есть, — неуместно отметил Кириллов, — что-то очень привлекательное и очень опасное», — и тут же отбросил ненужные мысли, потому что сейчас следовало решить, принимать ли бой или отступить, чтобы, обдумав и взвесив все, вернуться к этому разговору в понедельник. Решил принять. Она явно была очень хорошо осведомлена о делах завода и столь же явно не было уже никакой надежды на облегчающий сложные производственные трения человеческий контакт с ней.

— Если не будет комплектации, не дадим, — спокойно сказал он.

— Интересно, о чем вы думали, когда давали согласие на разработку изделия? — Глянула быстро исподлобья, спросила вкрадчиво.

— Конечно, не о том, что срок на год сократится. — Все же не выдержал, спросил с нервом тревожным: — Это как будет выглядеть?

— Это будет директивное указание, — будто больного успокоила нестрашным лечением.

«Ничего себе новость! Это же катастрофа!»

— Так все-таки о чем вы думали, когда соглашались?

— Я же сказал, сколько можно… — буркнул Кириллов, кивком поблагодарив буфетчицу, поставившую на стол осторожно два стакана крепкого прозрачного чая. Медлила уходить и, стоя за спиной Бойко, смотрела на Кириллова испуганно, взглядом прося не перечить этой, видимо могущественной, женщине. Наверное, выглядел, как нашкодивший школьник. И унижение от того, что поняла, и смотрела так, подтолкнуло, разрушило последние преграды здравого осторожного смысла.

— Что вы меня пугаете, Полина Викторовна, прозорливостью своей и директивными указаниями, — сказал громко; буфетчица даже рот ладонью прикрыла в простодушном испуге. Кириллов улыбнулся ей, будто подбадривая сообщника. Бойко обернулась, проверяя, кому предназначалась неуместная эта улыбка. Женщина шарахнулась, пробормотав: «Куда ж это Стасик запропастился», поспешно схватила алюминиевый стул, перевернула и ножками вверх водрузила на соседний столик. Потом принялась за остальные.

— Мы мешаем? — спросила Полина громко.

— Нет, нет, сидите, отдыхайте, — откликнулась буфетчица, — я тихонько.

— Хотите, я скажу, о чем вы думали? — поинтересовалась у Кириллова, спокойно, будто и не было его выкрика.