Арнольд Каштанов - Коробейники

Он пошел к лестнице. Мужчина в кресле крикнул ему: «Сейчас начнется футбол!» — «Посмотрю, как мой херсонец,— ответил ниж­нетагилец.— Не уехал ли. Обещал коньяк поставить, если хоть что-то получит. Месяц и десять дней впустую просидел».— «Я думаю, он уже уехал,— сказал мужчина в кресле.— Он тут звонил утром в Херсон. Отзывают».— «Значит, сегодня уедет»,— засмеялся нижнетагилец и ушел.

«Вы садитесь»,— сказала женщина Юшкову. Идти в номер не хо­телось. Юшков сел. У женщины был мягкий южный выговор. «Я из Одессы. Дважды в год здесь по месяцу торчу,— сказала она и кивну­ла в сторону мужчины.— Вот Аркадий Семенович тоже каждый конец полугодия тут. Мы уже здесь как свои стали. В первый раз вам, ко­нечно, будет трудно. Пока связи наладятся».— «Если вас тут за своих считают,— сказал Юшков,— что же вы так долго без стали сидите?»— «Не получается у них пока хромистая сталь. Как плавка, так брак. А на нет и суда нет».— «Но вот этому товарищу из Нижнего Тагила удалось?» — «Еще бы,— ревниво вмешался мужчина.— Он с нарядом на дефицитные электродвигатели. Он им электродвигатели, они ему сталь. Да и то один вагон получил, а ему надо два».

Похоже было, мужчина не столько Юшкову, сколько женщине хотел объяснить, что подвиги нижнетагильца преувеличены. Женщи­на возразила: «И с электродвигателями не у всякого получится». Она хотела защитить нижнетагильца, а получился как бы упрек Аркадию Семеновичу. Она поправилась: «Что говорить, если у нас их все равно нет.— И, недовольная собой, сказала, на мгновение став похожей на Лялю: — Все. Тихо. Сейчас не мешайте мне. Мне надо сосчитать пет­ли». Юшков попытался понять, в чем тут было сходство с Лялей, но не смог. Женщина считала петли на связанном, а Аркадий Семе­нович стал произносить другие цифры в том же ритме: «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать...» — сбил ее со счета, и они рассмеялись. Она сказала: «Аркадий, перестань», и он повеселел.

Спустился по лестнице нижнетагилец. Спросил, кто играет, и важно сказал, усаживаясь в кресло: «Посмотрим, чем они нас сего­дня порадуют».— «Как сосед? — спросила женщина.— Уехал?» — «Уехал!» — захохотал нижнетагилец. Теперь, когда Юшков знал, что сила того в электродвигателях, нижнетагилец перестал его интересо­вать. Они все здесь были соперниками, и в самом худшем положении был он, Юшков.

У барьера с табличкой «Администратор гостиницы» стояла строй­ная женщина в золотистом парике и в строгом синем костюме. Она разговаривала с администраторшей и отстранилась, давая Юшкову возможность подойти к барьеру. «Тут у вас товарищ из Херсона освободил койку в двухместном номере,— сказал Юшков.— Я хочу на его место». «А больше вы ничего не хотите?» — спросила админи­страторша. Юшков оскорбился: «Это вы у меня спрашиваете?» — «Я уже выписала вам место. Что же, вам дважды в день постель будут менять?» — «Поля,— вмешалась женщина в парике,— удовлетвори просьбу товарища».— «Я еще не трогал вашей постели»,— по инерции спорил Юшков, хоть видел, что администраторша переписывает его бланк. Женщина в парике прошла к кабинету около лестницы. Ее синий костюм был похож на форму стюардессы. У нее был вид школьной учительницы, которая идет между парт, поглядывая на ша­лунов. Аркадий Семенович, снова сползший в кресле так, что брюки задрались и оголились молочно-белые икры, мгновенно подобрался. И впрямь как ученик перед учительницей. На двери кабинета висела табличка «Директор».

«Что не смотришь футбол? — крикнул нижнетагилец Юшкову.— Садись сюда».— «Вы как? — спросил Юшков.— Не боитесь спать один в комнате?» — «Да знаешь, последние пять десятков лет как-то... А что?» — «Да решил вот составить вам компанию». Нижнетагилец хмыкнул и сказал: «Молодец. Остроумно пошутил. Молодец».

Дверь в кабинет директрисы оставалась открытой. Она сидела за столом и позвала Юшкова: «Ну как, Юрий Михайлович, все в поряд­ке? Заходите, пожалуйста, садитесь». Он сел в кресло. Свет в каби­нете был ярче, чем в холле, проявилась сетка морщинок вокруг глаз и стало видно, что директрисе не меньше пятидесяти. Вздернутый носик и полные губы сохранили какую-то долю то ли детской каприз­ности, то ли детской беспомощности. «Вы меня, конечно, извините, Юрий Михайлович, но в вашем городе живут не очень хорошие люди».

Этнографическое это наблюдение претендовало всего лишь на то, чтобы быть немедленно опровергнутым, и явно исключало самого Юшкова из числа не очень хороших людей. Поэтому он развел рука­ми и улыбнулся. «Нет, я серьезно, Юрий Михайлович.— Она по-детски надула губы.— Месяц назад тут был ваш земляк, я просила его прислать мне пятнадцать баночек женьшеневого крема. Говорит, у вас в городе он свободно на прилавках лежит. Вроде интеллигентный мужчина был, клялся, что вышлет, как только домой вернется, и вот по сей день мне этот крем шлет». «Может быть, он умер?» — предполо­жил Юшков. Она сказала: «Вы не похожи на толкача».— «Это моя пер­вая командировка,— сказал Юшков.— Не знаю даже, с чего надо начи­нать».— «Да, люди тут по месяцу сидят. Скажите, ну разве это не безобразие?» — «Что же делать?» — в тон ей глубокомысленно сказал Юшков, Она вздохнула: «Да, от нас с вами это не зависит».

«От вас кое-что зависит,— осторожно сказал он.— Вы директор единственной в городе гостиницы. Наверняка руководство комбината идет к вам на поклон, когда хочет устроить получше какого-нибудь заслуженного гостя. Разве не так? Значит, и они вам не откажут в случае чего». «Вы преувеличиваете мои возможности, Юрий Михай­лович. Многие так считают. Норовят подарок какой-нибудь сунуть... Я, конечно, человек грешный, но в этом чиста: не беру».

Лет десять назад она, наверно, еще пользовалась успехом. Подня­лась, взяла сумочку, погасила в кабинете свет. Юшков проводил ее до выхода. Напротив было почтовое отделение. Он заказал там разго­вор с домом и попросил мать завтра же купить и выслать ему пят­надцать баночек женьшеневого крема.

Рядом с почтой был магазин. Водку в нем по вечерам не продава­ли, и Юшков купил бутылку вина. Эта покупка пришлась нижнетагильцу под настроение. «Херсонец много о себе мнил, Юра. Если бы он не был, между нами говоря, таким-эдаким,— нижнетагилец, сидя на своей кровати со стаканом в руке, сказал, каким именно был херсонец,— если бы он не был таким-эдаким, я бы ему, как нечего делать, помог. Я сюда как-никак кое-что привез. И пили бы мы сей­час с ним коньяк. Но он хотел права качать. Он по инстанциям ходил. Ну и выходил».Он оказался разговорчивым, продолжал рассуждать уже лежа в темноте. Юшков спросил: «Директор гостиницы может что-нибудь сделать?» «Все может,— убежденно сказал нижнетагилец и тут же честно поправил себя: — Хотя... Вообще-то... ничего она не может. В хороший номер с телефоном тебя устроить в следующий раз — это да, а в смысле заказа... Она имеет дело с крупным начальством, а нашему брату лучше иметь дело с человеком поменьше. Начальство что-нибудь решит, а какой-нибудь бригадир на отгрузке Володя возь­мет да перерешит...»