Арнольд Каштанов - Коробейники

Этот компанейский дядька в прошлом занимал заметные посты и общался с заметными людьми, мог и любил порассказать о них, и един­ственной его целью было спокойно досидеть до пенсии. Он оказался заядлым рыбаком, это сдружило его с Хохловым, и где-нибудь на бе­регу Вилейки или Сожа, пристраиваясь около костерка с котелком ухи, Хохлов почтительно слушал рассказы о больших людях, которых сам видел только издали, из толпы. В общем, заместитель освоился в отделе быстро и устраивал всех. Лишнего он не требовал, и его люби­ли. Над прибором Юшкова он посмеивался осторожно и необидно. А Чеблаков о приборе сказал: «Время одиночек, конечно, прошло, но трудовой энтузиазм у нас ненаказуем. Это, старик, лучше, чем менять в доме полы». Валя настилала ясеневый паркет поверх старого пола, и Чеблакову осточертело жить среди разора и спать на кухне.

Сопротивляясь одури, Юшков поднялся. Белан посапывал, уткнув­шись в песок. Тень обрыва надвинулась на его лохматую голову. Ля­ля, подхватив платье, пошла к кустам. Юшков забрел в озеро, ополос­нул лицо и сел у самой воды. Было тихо. Ляля стягивала купальник и пугливо озиралась. Он пытался вспомнить, какой она представлялась ему прежде. В детстве он завидовал малоподвижным и немногослов­ным людям, в каждом из них предполагал мудрость.

У Ляли это оказалось робостью. Юшков смотрел, как она тороп­ливо натягивает платье, и думал, что в стыдливости есть своя чудес­ная тайна. Такое иногда находило на него — всюду виделась тайна. Дрожал знойный воздух над камышами. За головой Ляли на белом песке обрыва, как в искусственном археологическом срезе, торчал ог­ромный темный камень. Вода и ветер (так знал Юшков) придали ему форму человека или чудища. Может быть, это случилось очень давно, и когда-нибудь камень служил языческим идолом. Тайна языческих страхов жила в Ляле, вот что. Как-то это вошло в сознание целиком, неделимое: Ляля одергивает на себе платье, испуганно озирается, и каменный идол — то ли человек, то ли Сашкин котенок.

Юшкову сейчас казалось, что такая жизнь — робкая, медлитель­ная, без лишних движений — единственно правильная.

Однажды у них с Кацнельсоном не ладился какой-то клапан. То­гда они считали: получится клапан — все получится. И вот ночью при­шло решение. Он думал в это время о чем-то другом и вдруг увидел перед собой внутренность клапана. Отчетливо и ярко представился глухой цилиндрический тоннель, медленное и тяжелое вращение сталь­ного шара в густом темном масле, слабые блики, мягкое просвечива­ние в полумраке, песчинка и забоина на шлифованной поверхности, застывшая капля. Картина продолжалась мгновение и исчезла. Еще ничего не прояснилось, но он уже знал, что решение существует в нем. Он замер, усилием воли не допуская в себя новые мысли и впечатле­ния, чтобы они не стерли ускользающую мысль. Осторожно, боясь спугнуть, вернулся назад, снова попал в то мгновение, в котором уви­дел клапан, и тут же вспыхнула вся цепочка ассоциаций, а с нею и ре­шение. Каким богатством это казалось, когда утром затарахтел будиль­ник! Как спешил рассказать это Кацнельсону! Тот умел смаковать удачную мысль, но тогда никак не мог понять. Морщил лоб, переспра­шивал. Юшков горячился, объясняя, запутался и неожиданно понял, что ошибся — решения-то не было. Оно пришло через несколько дней. Он помнит, как этот клапан наконец заработал, и они сидели в пустой конторке, смотрели, кончалась вторая смена, и он выкладывал прияте­лю самое заветное про Лялю, про мать, про себя, в чем и себе не при­знавался, утром стыдно было вспомнить, несколько дней потом пря­тался от Игоря. Что это, безумие было? Порча?

Ляля повесила купальник на куст, а он упал в желтую ряску у кромки берега. Чертыхнулась, вытащила и, зайдя поглубже в озеро, стала полоскать в чистой воде. Не поднимая глаз, сказала: «Буди уже его. Приехали, бросили все...» Он не удержался: «Я думал, ты оста­нешься с Сашкой».— «Могу я один раз за лето искупаться?» — «Ты купалась?» — преувеличенно удивился Юшков. Ляля бросила купаль­ник в воду, разогнулась. «Что ты хочешь от меня?» Он хотел ей ска­зать, что Белан приехал к ним из-за Тамары. Не сказал. Подошел к Белану. Веснушчатая спина и ноги в рыжих волосах стали малиновы­ми. Дотронулся до горячего плеча. «Сгоришь».

Ждали, пока Белан приходил в себя и потом плескался на мелко­водье. Вскарабкались на обрыв. Почувствовали ветер и прохладу. И снова вошли в разряженный, настоенный на хвое зной.

Белан держался рукой за сердце и страдальчески морщился. «Юра, пока мы еще не пьяные, у меня к тебе разговор... последнее де­ло — спать на солнце, совсем одурел... так вот... как тебе с Саней ра­ботается?» — «Нормально. А что?» — «Иди ко мне заместителем». Юш­ков встряхнулся. Недоверчиво спросил: «Разве ты уже начальник от­дела?» «Считай, что так. Вопрос согласован. Так что подумай. Тебе предлагаю первому». Наконец-то появилось что-то, подумал Юшков, самое время. Белан мог бы и не предлагать, не от него это зависело, предложил бы тесть. Главное, что-то наконец появилось.

Гости уже приехали. На скамейке перед домом сидели тесть и Ва­лера Филин, а Саня Чеблаков рядом с ними тыкал котенка в блюдце с мелкой плотвой. «Ну вот,— сказала теща, наблюдая за ним из окна.— Будет, куда теперь улов сплавлять». «Слишком крупная рыба,— пока­чал головой Чеблаков и самой мелкой рыбешкой, как аршином, стал измерять длину котенка.— Три штуки — и те не влезут». «Ты хвост-то не меряй! Без хвоста!» — хохотал тесть. «Тогда и плотву будем счи­тать без хвоста»,— строго сказал Чеблаков. Он мог позволить себе шуточки с начальством, потому что умел шутить необидно.

Валя вышла на крыльцо в переднике поверх шелкового платья, уперла в бока полные голые руки: «Ты Филину живот измерь. Боро­ду отпустил, теперь начал живот отпускать. Скоро меня догонит». Филин щурился и усмехался в бороду. Белан сказал: «Живот не боро­да, он ухода не требует». «Если бы,— сказал Валера.— Ему только да­вай». Все смеялись, а Белан обводил глазами сад. Искал. За вишневы­ми деревьями по тропке между садовыми участками прохаживались, о чем-то толкуя, Тамара и Наташа. Тамара вытащила из сумочки сига­реты, протянула подруге. Валя насмешливо посмотрела: «Филин, чего жена от тебя сбежала?» «Им твои глупые разговоры неинтересны»,— сказал Чеблаков. Валя повела плечами, очевидно, изображая Наташу: «А я могу помолчать, пусть они поговорят».— «Им твои глупые мол­чания тоже неинтересны». Валера ухмылялся.

Хохлов пошел к вишням: «Молодежь, почему уединяетесь?» Жен­щины остановились. «Как жизнь молодая?»— спросил он Тамару. Сму­щаясь перед заместителем генерального директора, она махнула ру­кой: мол, не о чем говорить. Вышло резче, чем она хотела. «Что так?»— не отставал Хохлов. Она ответила: «Да все хорошо, Федор Тимофе­евич». «Вот это правильный ответ,— сказал он.— Выше голову, моло­дежь!» Теща снова выглянула в окно: «Ну что, оголодали? Ладно уж, садитесь за стол». Белан приставил кулаки к губам, затрубил туш...