Вячеслав Тычинин - Год жизни

И Арсланидзе договаривался с Игнатом Петровичем о проводе.

К самым окнам конторы механического парка подъезжал на новой машине бригадир комсомольско-молодежной бригады Виктор Сиротка.

— Привет, Георгий Асланович. Я к вам. Гляньте на рессору. Видите? Вчера поставили, а сегодня уже лопнула. И так во всей бригаде. Половину времени стоим в ремонте. Это на новых-то машинах! Машины — мечта, сказка! Но дороги — черт их в ступе толок! Нельзя ли будет на партбюро поставить вопрос о ремонте дорог?

Являлась жена шурфовщика Настя, молча садилась в уголок, плевалась кедровыми орешками.

— Ты что, Настя?

— Всё пишете, товарищ парторг? А что муж жену до смерти убивает, это вас не касается?

— Опять буянит? Под суд его надо!

— Что вы! — пугалась Настя.— Поговорите с ним, он и опамятуется.

Это — мелочи текущей жизни. Ждали своего разрешения коренные вопросы: как вывести из прорыва прииск, построить к зиме первые благоустроенные общежития с центральным отоплением, создать к осеннему бездорожью запас продовольствия и взрывчатки.

В эти же дни разрешилось и дело Шатрова.

Ко времени партийного собрания настроение коммунистов определилось с такой ясностью, что даже Игнат Петрович не пытался изменить ход событий. Вдобавок ко всему, укором каждому звучало решение партийной коллегии. «Не разобрались, поспешили» — так думали теперь даже те, кто убежденно голосовал раньше за исключение Шатрова.

Снова Алексей сидел у двери, но на этот раз окрыленный надеждой.

Когда коммунисты подняли руки, Игнат Петрович обвел всех тяжелым взглядом, остановил его на Охапкине. Но Емельян Иванович не только не опустил руку под взглядом Крутова, а даже поднял ее выше. «Уж если этот заяц...» — с горечью подумал Игнат Петрович.

Проголосовав, все шумно поднялись, отодвигая стулья. Алексей почувствовал, что не выдержит. Выско-

чил из комнаты, побежал в темноте, не разбирая дороги, не зная, куда бежит, весь охваченный счастьем и потребностью движения, разрядки. Недалеко от дома Черепахиных Алексей налетел на какую-то девушку, узнал Нину, схватил за руки, закружил, неожиданно для самого себя ткнулся губами в щеку.

— Нина, Ниночка! Я.— в партии!

— Ох, какой же вы еще мальчик,— засмеялась девушка.— Что случилось? Вы с собрания?

Но Алексей уже был далеко.

— Я бегу к Евдокии Ильиничне, к Никите Савельевичу,— донесся издали его голос. Алексей не то кричал, не то пел.

Нина приложила руку к щеке, где еще горел внезапный поцелуй.

8

Накануне весь день лил дождь. Не тот веселый, бодрый ливень, что горохом простучит по крышам, пустит по улицам мутные ручьи, в которых так любо бегать ребятишкам, и тут же выставит разноцветную дугу-радугу, как флаг капитуляции перед солнцем, а обложной нудный дождь, от которого вздуваются реки, а люди становятся раздражительными и вялыми.

Голой и неприветливой стала тайга. Почернели крыши домов. На полигонах зарябили озерца. А из лохматых серых туч все лилось и лилось, и было непонятно, как удерживалась в воздухе такая масса воды.

Но за ночь погода переменилась. Воскресное утро заблистало светом и свежестью. К вымытому голубому небу приклеились перистые облачка. Ярче прежнего зазеленели лиственницы. Отовсюду к .стадиону потянулись горняки. Шли поодиночке, парочками, семьями. Сегодня предстоял большой спортивный праздник.

Нина Черепахина принесла микрофон, чтоб вести репортаж с футбольного поля. Электрики натянули провода. На двух столбах, как гигантские уши, повисли радиодинамики.

На старт вышли мужчины. Смоленскому досталось бежать в паре с Сироткой. Кеша прикоснулся коленом к влажной земле, напрягся.

— Арш!

Сильным толчком Кеша послал тело вперед, падая, едва успевая переставлять ноги, помчался по узкой дорожке, всей кожей чувствуя позади близкое прерывистое дыхание Сиротки. Крики, мелькающие руки над пестрой толпой зрителей — и вот она, ленточка! Левым плечом Кеша бросился на нее, оборвал и тотчас замедлил шаг, успокаивая дыхание.

Многократно усиленный голос Нины разнесся над стадионом:

— В беге на сто метров лучший результат показал Иннокентий Смоленский. Его время — двенадцать и Шесть десятых секунды.

Потом бежали женщины. Кеша сменил Нину у микрофона. Но ни ей, ни другим девушкам не удалось обогнать Дусю: быстрая как сайгак, Дуся вихрем пронеслась к финишу и исчезла в толпе.

После забегов на разные дистанции началось перетягивание каната. На поле вышел Тарас Неделя. Трижды Смоленский вызывал по радио желающих помериться силой с Неделей, но безуспешно. Поднялся смех. Время шло, никто не являлся. Пришлось разрешить выступить против Тараса одновременно двоим. Тогда на поле неожиданно вышли под аплодисменты зрителей Крутов и Галган. Один момент казалось, что им удастся сдвинуть Неделю с места, но бурильщик перехватился руками поудобнее и легко потащил к себе обоих. Раззадоренные, из толпы выскочили им на помощь Арсланидзе, Шатров, Сиротка... Скоро без малого десяток человек усердно тянули канат, другой конец которого удерживал Тарас. Сила одолела силу! Медленно, по одному шагу, Тарас начал уступать. Поднялся шум. Но внезапно Тарас повернулся, перекинул канат через плечо, выгнулся как тугой лук и поволок за собой противников под восторженный хохот, рев и свист горняков.

Волнение улеглось, только когда на поле выбежали футболисты, высоко вверх взлетел звонкий упругий.мяч и над стадионом зазвучал голос Смоленского, явно подражавшего радиокомментаторам.

Матч закончился, и сейчас же толпа горняков прихлынула к футболистам, окружила их, заполнив стадион. Потный, взлохмаченный, растирая подолом синей майки грязь на счастливом лице, обнажив мускулистый коричневый живот, Сиротка подошел к грузовику, у которого стояли Шатров, Нина и Дуся.

— Классно мы им вкатили! Знай наших. А теперь — купаться. А? Пошли

— Правда, идемте. Ой, как хорошо! — захлопала в ладоши Нина.— Надо только и Клаву с Тарасом позвать.

На речку отправились целой компанией. Долго выбирали место, где побольше песку. Дуся, Нина и Клава зашли в кусты, разделись, боязливо погрузились в воду по пояс, одним табунком, нервно смеясь, поеживаясь от холода. Шатров и Сиротка без всплеска нырнули в воду, поплыли экономным кролем. Неделя шарахнулся с разгона, поднял кучу брызг и пошел вымахивать саженками, наполовину выскакивая из воды, наподобие дельфина. Доплыл до середины реки, начал кувыркаться, бурлить воду, ухать, не зная, куда девать распиравшую его силу и радость.

Девушки аккуратно поплавали у бережка, выбрались на золотистый горячий песок и легли вместе, жмурясь от солнца. На реке играли ослепительные блики. В кустах возилась какая-то пичуга. Пролетела стрекоза, трепеща слюдяными крылышками.