Вячеслав Тычинин - Год жизни

Вот хотя бы сегодня: Норкин попытался выяснить, почему третий участок не выполнил вчера суточное задание по добыче песков. Кажется, простой вопрос. А что получилось? Начальник третьего участка в запальчивости сорвал шапку с головы, так что его ярко-рыжие волосы встали клоками, и обрушился на Арсланидзе: «Ты сорвал подачу тракторов для вывозки крепежного леса шахтам!» Но Арсланидзе показал суточную рапортичку, заверенную участком. Там черным по белому было написано, что три трактора вовремя вышли на лесоучасток, но вернулись порожняком — не оказалось готового леса. Начальник же лесоучастка с документами в руках доказал, что отдел снабжения не обеспечил лесорубов инструментом и на двух рабочих приходится по одному топору. Мудрено ли, что поваленного леса не хватает? Галган, который оказался тут же, подтвердил, что он не привез инструмент из Атарена. Но произошло это не по его вине: прииск сидит на просрочке, нечем заплатить за инструмент, банк не дает ни гроша, а самый большой перерасход средств именно у третьего участка. Тогда начальник участка сцепился с Галганом, и Норкин поторопился отойти, болезненно морщась от их оглушительного крика, с неприятным сознанием того, что круг замкнулся и не удается ухватить нить, которая позволила бы размотать клубок...

Зато Крутов, к которому обратился за помощью Норкин, без труда разрубил этот гордиев узел:

— Тебе, чтоб научился лес пилить,— прогон трех тракторов порожняком в начет. Тебе, за срыв добычи песков,— выговор. Завтра получишь приказ. Я тебя, друг, возьму за вымя, чтоб доился золотом. Галгану,— безапелляционно приказал Игнат Петрович,— на месяц снижаю оклад на двести рублей. Запиши, Леонид Фомич. В другой раз порасторопнее будет, пораскинет мозгами. А то видишь ты: не мог из банка пару тысчонок урвать.

Начальники заворчали было, но Крутов решительно пресек недовольство:

— Недосуг мне с вами разбираться, кто прав, кто виноват. Дал всем сестрам по серьгам — и порядок. Злей будете.

На участке Охапкина, с удивительной легкостью втискивая свое располневшее туловище в узкие шурфы, Крутов самолично проверил, как готовятся минные камеры, обнаружил хитро замаскированный брак и распушил бригадира шурфовщиков. Досталось на орехи и Охапкину. Малорослый начальник участка снизу вверх виновато смотрел на Крутова, часто моргая белесыми ресницами.

Красное лицо Охапкина совсем побагровело. Углы рта опустились, как будто он собрался заплакать, на лбу вздулась большая синяя жила.

На экскаваторный полигон попали во второй половине дня. Норкин видел машину, которая беспрерывно черпала ковшом грунт и относила его в сторону. Уж здесь-то все, по-видимому, было в порядке. Но Крутов оказался другого мнения. Остро прищурив глаза, он несколько минут наблюдал за работой экскаватора, потом сердито повернулся к Охапкину:

— Почему не полностью используете вылет стрелы? Ведь лишняя перевалка грунта будет!

— Согласно схеме экскавации,— робко сказал Охапкин.

— Схема схемой, а своя голова на плечах должна быть,— возразил Крутов.— Техник может ошибиться, а ты видишь на месте просчет, обязан исправить. Иначе за что я тебе оклад начальника участка плачу? Начальнички! Трем свиньям помои не разольете...

От Охапкина Крутов направился на первый участок, к Шатрову, все так же легко шагая по отвалам. Норкин обреченно ковылял сзади. У него болело ушибленное в шахте колено, мутило от газов аммонала, давно хотелось есть, но Игнат Петрович не отпускал его от себя.

В компрессорной шахте, около теплого резервуара со сжатым воздухом, сидел Лаврухин. Начальник шахты увлеченно резался в «три листика» с машинистом и не услышал скрипа двери, но компрессорщик, сидевший лицом к входу и державшийся настороже, успел незаметно смахнуть карты под стол. Крутов поманил пальцем Лаврухина:

— Ты чего здесь околачиваешься? Места своего не знаешь?

Лаврухин сообразил, что его час настал. Удобней момента пожаловаться на Шатрова не придумать. Распустив лицо и жалостно шмыгнув носом, Лаврухин сказал:

— Мне еще жизнь не надоела, Игнат Петрович.

Крутов с изумлением воззрился на начальника шахты:

— Ты что, очумел? Или белены объелся? При чем тут твоя жизнь?

Сухое изложение фактов было не в натуре Лаврухина. Он счел необходимым расцветить прозаическую канву рассказа о своем изгнании художественным вымыслом. И Крутов узнал, что Шатров ни с того ни с сего, видимо взбешенный перерывом подачи воздуха, схватил Лаврухина за волосы, в то время как тот, ничего не подозревая, осматривал перфоратор, протащил Лаврухина, отвратительно ругаясь, в таком жалком виде по всей лаве, а когда он, Лаврухин, вырвался, погнался за ним по штреку, запустил вдогонку чем-то тяжелым (очевидно, буром) и громовым голосом прокричал: «В другой раз поймаю в шахте — шею сверну, как цыпленку!» Спасло Лаврухина только то, что он, не переводя дыхания, легче серны взлетел по стволу шахты наверх. С тех пор вот уже неделя, как Лаврухин, исключительно движимый чувством долга и личной преданности Игнату Петровичу, является на шахту, но спускаться вниз не рискует, осуществляя общее руководство путем дачи директивных указаний шахтерам, появляющимся на поверхности.

Этот красочный рассказ, сопровожденный соответствующей жестикуляцией, должен был свидетельствовать, с одной стороны, о несгибаемом служении Лаврухина производственному долгу, а с другой —о его беззащитности перед лицом каннибальски настроенного начальника участка. Сверх ожиданий, рассказ не произвел никакого впечатления на Крутова. Его реакция оказалась противоположной той, на которую рассчитывал Лаврухин.

— Шатров у себя на участке хозяин. Я от него требую план, а он — от своих подчиненных,— изрек Крутов.— Отстранил тебя от работы,— значит, поделом.

— Но, Игнат Петрович,— не выдержал Норкин, в волнении протирая очки,— ведь действия Шатрова являются противозаконными. Больше того — уголовными. Рукоприкладство, погоня, угрозы...

— Нашел кому верить,— перебил Крутов парторга,— он тебе наврет семь верст до небес и все лесом. Бьюсь об заклад — Шатров на него только прицыкнул как полагается или, от силы, за воротник тряхнул, а у Лаврухина со страху заворот кишок сделался.

...Крутов и Норкин давно уже ушли, машинист полез в шахту проверить воздушную магистраль, а Лаврухин все еще стоял посреди компрессорной, стучал кулаком по лбу и ругал себя последними словами.

После ужина Клава исчезает. «Я на полчасика, мама, только к Марусе сбегаю. У нее новая выкройка есть». Никита Савельевич раскрывает «Правду». Он пробегает заголовки, далека отставив газету, щуря дальнозоркие глаза, но не начинает чтения, терпеливо поглядывая на жену. Убрав посуду,- Евдокия Ильинична подсаживается к мужу со спицами в руках. Черепахин сам сделал для этой цели жене удобную скамеечку.