Вячеслав Тычинин - Год жизни

Пораженная, Зоя молча смотрела расширенными глазами на Крутова. Довольный произведенным эффектом, Игнат Петрович победоносно улыбался.

— Это тебе от меня подарок в честь дня рождения. Специально гонял Галгана в Атарен за покупкой,— самодовольно пояснил Крутов.— Велел с дрянью не возвращаться. Галган тем хорош, что из-под земли добудет, если надо.

Зоя обрела наконец дар речи, покраснела, стремительно вскочила. Лисица мягко скользнула на пол.

— Игнат Петрович! Что значит этот подарок? Такой дорогой! Я не могу...

Но Крутов нетерпеливо замахал рукой: «После, после!», налил два больших бокала коньяку и подал один из них Зое.

— За твой день рождения!

Чтобы не уронить бокал, Зоя вынуждена была подхватить его. Она не успевала ничего сказать, собраться с мыслями. Все шло так быстро! Напор Крутова заставил ее растеряться, совершенно ошеломил. А Игнат Петрович уже чокался. Бокалы звякнули. Зоя залпом выпила коньяк и задохнулась. Огненная жидкость ожгла горло. Торопливо схватив с тарелки ломтик ветчины, Зоя проглотила его и закашлялась. Игнат Петрович сейчас же налил рюмку ликера.

— Запей вот этим, полегче.

Через час Зоя сидела в мягком кресле, болтала ногами и непрерывно смеялась. Все кружилось перед ее глазами и то отодвигалось вдаль, то приближалось, дробясь. Вместо одной, как раньше, с потолка почему-то спускались две люстры. Опьянение было тем сильнее, что прежний хмель еще не успел выйти из головы Зои, когда она явилась к Крутову.

Игнат Петрович сидел на ковре около своей гостьи и целовал ее колени, обтянутые прозрачными чулками, прижимался к ним лицом. Зоя не видела в этом ничего странного. Смеясь, она ерошила седеющий ежик Игната Петровича.

— Вы мой паж. Правда?

— Правда, правда, Зоечка,— бормотал заплетающимся языком тоже изрядно охмелевший Крутов.— Поедешь со мной летом в отпуск? Одену как царицу! Из Москвы такси найму, провезу тебя на машине по всему Черноморью. В Сочи на глиссере покатаю. Эх! Для тебя ничего не пожалею! Ты не думай, я не так, мы зале... за-ре-ги-стрируемся.

— Ха-ха-ха! А Шатрова куда денем? — смеялась Зоя.— У-у! Он у меня такой строгий, принципиальный, ужас!

— Я его скоро в бараний рог согну. Ты не обижаешься, что я про твоего мужа так говорю?

— Конечно, нет. Пусть сам не лезет в драку. Вот дождался, что в газете про него написали, да еще, чего доброго, на собрании вкатят!

— Вер-рно! Ах, умница, как все верно понимаешь. Дай я тебя за это поцелую.

Игнат Петрович поднялся с ковра и обнял Зою. Близко-близко перед ее лицом возникли его мутные голубые глаза. Горячие губы нашли Зоин рот и прижались к нему. Зоя попыталась отвернуть лицо, вырваться.

— Пустите, Игнат Петрович! Я закричу...

Но голова кружилась, ноги подкашивались. Крутов все крепче притягивал к себе ее тело. На секунду стало страшно. Сквозь волны хмеля мелькнула мысль, что сейчас случится непоправимое. Но уже не осталось ни воли, ни сил. И, уступая нетерпеливому напору Крутова, обвисая всей тяжестью на его твердых руках, Зоя прошептала, закрывая глаза:

— Свет...

ГЛАЗА ВОСЬМАЯ

УДАР

I

У ворот механического парка Шатров наткнулся на Арсланидзе.

— Вот кстати, Георгий,— обрадовался Алексей.— Хочу Володю проведать. Он ведь до сих пор болеет?

— Да,— сразу помрачнел Георгий.— Пойдем. Тамару хоть немного развеешь.

Рекс встретил Шатрова, как старого знакомого, приветственным стуком хвоста об пол. Мужчины прошли в спальню, слабо освещенную синей лампочкой. Резкий запах лекарств пропитал всю комнату. В детской кровати, высоко поднятый на подушки, лежал Володя. Он трудно, с хрипом дышал. У Алексея сжалось сердце. Даже при этом слабом свете видно было, как заострился нос больного ребенка, ввалились щеки. Рядом, положив голову на скрещенные руки, сидела на низенькой скамеечке Тамара. Она не пошевелилась при входе мужчин.

— Задремала, — шепнул Арсланидзе. — Которую ночь без сна! А меня гонит прочь. Не дает дежурить возле Вовки.

— Я не сплю,— ровным, каким-то безжизненным голосом, растягивая слова, тихо произнесла Тамара, не поднимая головы.— Это ты, Алексей? Здравствуй. Идите в столовую, сейчас выйду к вам.

В ожидании Тамары мужчины присели на диван. Она вошла, и Алексей едва сдержал возглас изумления. Полно, да Тамара ли это? Ничего не осталось в ее лице от прежней молодой, веселой женщины. Бессонные ночи около больного ребенка, постоянная мучительная тревога обескровили щеки, заставили потухнуть и ввалиться глаза.

— Что смотришь? Старухой стала? — с надломленной усмешкой спросила Тамара.—Горе сушит, а не красит, Алеша.

Наступило неловкое молчание. Алексей не мог отделаться от странной, нелепой мысли, что перед ним незнакомая женщина, а вовсе не Тамара. Так изменила ее болезнь сына.

— Как Володя, что врач говорит? — спросил наконец принужденно Шатров.

— Ах,— устало махнула рукой Тамара,— что эти врачи! Я теперь никому не верю. Да и как ее винить, Нину Черепахину? Милая, славная, но еще девочка, только с институтской скамьи. Откуда ей было опыта набраться? Иногда по часу и больше проводит около Володи, видно, что сама страшно переживает, но помочь ничем не может. И то сказать — не бог же она! Вчера предсказала кризис, а его нет. Болезнь все развивается. Иачалось с простого воспаления легких. Пока я была на работе, он тут раздетый бегал по морозу, соседка недосмотрела. Потом перешло в двустороннее крупозное воспаление. Теперь добавилось воспаление на уши. Мальчик тает изо дня на день, как свечка. Он у нас и без того слабенький... Не знаю, что будет, не знаю...

Пальцы Тамары скомкали скатерть. Несколько секунд она еще крепилась, потом горько заплакала, запрокинув голову. Волосы растрепались, по лицу, еще больше постаревшему, полились слезы. Георгий захлопотал около жены, прижал ее голову к своей груди, стараясь успокоить.

Овладев собой, Тамара отстранила мужа. Все еще судорожно, коротко всхлипывая, как всхлипывают обиженные дети, она вытерла лицо платком, привела в порядок волосы.

— Прости меня, Алеша. У тебя свои неприятности с этой газетой, ты собрания ждешь, а тут я еще тоску нагоняю. Садитесь к столу, я вас хоть чаем напою.

За чаем Тамара сидела все так же сторожко, чутко прислушиваясь, не застонет ли сын. Чтобы хоть на время отвлечь ее мысли от болезни ребенка, Алексей начал рассказывать:

— Не у одной тебя горе. С ребятами часто слезы. А бывают и смех, и слезы, все сразу. Помню, возвращался я как-то в свою часть из госпиталя. Сидим на станции, ждем поезда: я, еще один молоденький лейтенант Вася и солдат человек пять. Потом подсела к нам женщина с мальчиком, жена моряка-подводника, добиралась к мужу. И бабушка с ней. Старая, а такая живая, резвая —на удивление. Вася где-то раздобыл домино, и вот мы засели сражаться. Только и слышно: «баян», «мыльце», «двойка»... «Баян» — это шестерка, «мыльце» — пустая костяшка. Вот сидим, хлопаем костяшками. Ну конечно, парнишка заинтересовался, сполз с рук матери и —к нам. Такой хорошенький, румяный, одет морячком: в тельняшке, бескозырке. Года два ему или поменьше. Но шустрый, весь в бабушку. То одну, то другую костяшку схватит и тянет в рот. Бабушка отнимет, а он опять за свое. И вдруг заплакал. Да так горько плачет! Его и мать, и бабушка, и мы под конец спрашиваем: «Что с тобой, чего плачешь?» А он не может объяснить. Плачет, и все. Тут бабушку осенило: «Это он ваше мыльце сглонул, не иначе!» Стали собирать домино, пересчитывать, в самом деле — все костяшки есть, а пустышки нет. Даже удивительно, как верно бабушка сказала. Все перевернули, обыскали — нет, да и только. Мать подхватывает своего морячка на руки и ну бежать— в санчасть. Тут как раз подоспел наш поезд. Мы с Васей сели и поехали. И что ж ты думаешь? Вечером стали укладываться спать, раздеваться, бац! — это «мыльце» у Васи выскакивает из портянки! Как оно за голенище ему попало, не понимаю. Ну, казалось бы, на этом и конец. Случай-то пустяковый. Так нет, засело в памяти. Сколько раз потом лежим, бывало, где-нибудь с Васей в кустах, к пристрелке готовимся — и вдруг: «А помнишь, как морячок мыльце сглонул?» И такой нас смех разберет! Как в народе говорят: «дурачий смех».