Вячеслав Тычинин - Год жизни

— Вы что, не отдыхали ночью?

— Нет,— сконфузилась девушка.— Я читала... «Гранатовый браслет»...— Подбородок девушки внезапно дрогнул.— И я так плакала... Как он любил Веру! Как он мучился от любви к ней...

— Чепуха! — снисходительно сказал Норкин, чувствуя свое превосходство над этой глупенькой сентиментальной девушкой.— Разве вы не знаете, что писатели

просто придумывают свои рассказы? Ничего этого на самом деле не было.

— Понимаю,— тихонько отозвалась девушка,—

только...

Ей хотелось объяснить Норкину, что, должно быть, трудно и нерадостно жить на свете, если ни разу не заплакать над жаркой любовью, описанной в книге, ни разу не ощутить в сердце прилива светлого восторга при легком касании к щеке пушистых барашков распустившейся по весне вербы, не потискать в руках теплое голенькое тельце ребенка...

Но, взглянув на сухое морщинистое лицо Норкина, воробьиные глаза за стеклами очков, девушка ничего не сказала, молча отошла от стола парторга.

6

Питатель размеренно двигал своими железными челюстями и выплевывал на бесконечную резиновую ленту транспортера все новые порции золотоносных песков. На поскрипывающих деревянных роликах широкая лента поднималась вверх, унося с собой пески. Там, на верхушке промывочного прибора, пески попадали в чрево железной вращающейся бочки, утыканной внутри штырями, обильно поливались водой, и тяжелое золото оседало в колоде. Коричневый водопад грязной воды, которая сделала свое дело, с шумом падал с колоды на землю и растекался по ней тысячью мельчайших ручейков.

Шатров сидел в сторонке на большой железной трубе, содрогавшейся от водяного потока, проносившегося внутри, и наблюдал за работой прибора. Без малого месяц, как на «Крайнем» полным ходом шла промывка золота. Настало время, ради которого шахтеры бурили и взрывали вечную мерзлоту глубоко под землей, экскаваторщики снимали многометровые навалы, надежно укрывавшие, словно в блиндаже, золотоносные слои песков.

Снова, в который раз, Шатров с невольным восхищением подумал об изобретательности человека, который находит рассеянные в земле крупинки золота, извлекает их на свет, собирает воедино и обращает себе на службу.

Потом мысли перешли на другое. Вспомнились первые дни после перенесенной болезни. Во взглядах, голосе, в каждом обращении рабочих прибора к своему начальнику Шатров улавливал бережное стремление избежать всего, что могло задеть больное место. Словно сговорившись между собой, горняки ни единым словом не напоминали о Зое, ее уходе к Крутову.

Постепенно горечь, тоска, гнев, которые с такой силой теснили прежде сердце, смягчились. Сначала казалось— все в жизни рухнуло. Но постепенно время, лучший исцелитель, начало затягивать рану.

Оставаясь один вечерами, Алексей неизменно возвращался мыслями к разрыву с Зоей. Но теперь он получил способность размышлять. В конце концов, что произошло? Они с Зоей с самого начала были разными людьми: с разными взглядами на жизнь, разными вкусами. Что объединяло их, кроме чувственной страсти, ненасытной жажды обладания? Если говорить честно, много ли у них было общих точек соприкосновения? А в таких условиях разрыв неизбежен. Может быть, это счастье, что он произошел так рано, еще до появления ребенка?

.Углубляясь в воспоминания, Алексей по-новому, иначе оценивал многое, что происходило в их короткой жизни вдвоем. Яд сомнений разъедал даже то, что всегда казалось простым и понятным.

Вспомнилось, как хлопотала Зоя, когда они уехали из Майкопа от ее родителей и впервые самостоятельно принимали под Новый год гостей. В ход пошла не только вся месячная зарплата. Зоя заставила Алексея взять денег в кассе взаимопомощи, специально к новогоднему столу купила шесть дорогих хрустальных бокалов, мельхиоровые кольца для салфеток, графин розового стекла. И это в то время, как у них не было еще второй подушки, галош- к осени.

Тогда Алексей умилялся этой наивной озабоченности Зои, ее страстному желанию хорошо встретить гостей. Теперь казалось, что Зоей руководило только мелочное, мещанское тщеславие, стремление сделать все «как у людей», не хуже, чем у сварливой и толстой жены директора завода, занимавшей квартиру напротив и всегда вызывавшей раздражение у Алексея своим затрапезным видом в обычное время. В линялом халате с безвкусными разводами, из-под которого выглядывала нижняя юбкй, с черными усиками на сальной верхней губе, шлепанцах на узловатых синих ногах, соседка преображалась по

праздникам, когда сходились гости. «Вот и Зоя так готовилась к Новому году: напоказ, чтобы пыль в глаза пустить».

В другой раз неожиданно больно укалывало воспоминание о давно, казалось бы, позабытой покупке политехнического словаря. Алексей упорно искал этот словарь всюду: в книжных магазинах, у букинистов, даже на толкучках. Но найти не удавалось. Зоя знала об этом. И вдруг повезло: в маленькой палатке среди примусов и мясорубок нашелся именно такой словарь, какой был нужен. Алексей взвесил его на руке, бегло перелистал. Чудо, не словарь! Но Зоя капризно надула «губки, просяще взглянула на мужа: «А как же с моими босоножками? Не хватит ведь денег...»

Словарь остался лежать на прилавке. К лакированным туфлям Зои добавились красные босоножки. «Как же мало дорожила она моими интересами, если лишила такой нужной вещи ради лишней пары туфель!»

Стараясь уверить себя, что все эти поступки изобличают Зою в себялюбии, тщеславии, Алексей в то же время терзался сомнениями: «Нет, не так все было, проще, искренней. Я клевещу на Зою. В ее душе жило много и хорошего, доброго. А я только читал ей наставления, всегда обращался к рассудку, а не к чувству. Моралист!»

Слушая терпеливые увещания Арсланидзе, Шатров понемногу осваивался с мыслью, что, может быть, и в самом деле не все еще кончено с его партийностью. Разве партколлегия непременно должна согласиться с решением партийного собрания? А Проценко? О нем говорят столько хорошего! Неужели он не вызовет его в Атарен, чтобы самому разобраться во всем, не полагаться слепо на протоколы? Наконец, есть же на свете ЦК...

Не утерпев, Алексей заговорил об этом с Арсланидзе. Но Георгий отрицательно помотал головой:

— В ЦК писать не следует.

— То есть как это «не следует»? ЦК ничем не поможет коммунисту в беде?

— Не придирайся и не говори глупостей. Я раз видел: трактористу недодали в аванс сто рублей. И он сразу же сел писать жалобу в ЦК.

— Что за дикое сравнение! — возмутился Алексей.— Там сотня рублей, а здесь — судьба человека.

— Опять не понимаешь? Я хочу этим сказать, что есть люди, которые по пустякам строчат письма в ЦК, в Совет Министров, во все концы страны. И таких людей набирается немало. А одновременно с их цидульками приходят в ЦК и письма, написанные кровью сердца. Но из Москвы не все видно, письмо — еще бумага. Как отличить, где жалоба сутяги, а где вопль жертвы беззакония? Попытайся взглянуть на свое дело со стороны. Где-то на краю света, у черта на куличках, преследуют за критику коммуниста. Таких сигналов — тысячи. Что прикажешь делать? Высылать специальным самолетом партийного следователя? Невозможно. Его ждут сотни других, еще более вопиющих дел.