Вячеслав Тычинин - Год жизни

Зачаленный тросом за толстый пень, катер уперся носом в желтый глинистый обрыв и тихонько покачивался на воде. С борта на берег был переброшен дощатый узкий трап. Мурлыча песенку, рябой моторист в тельняшке осматривал мотор, протирал его концами, подтягивал ключом гайки. На первой барже топтались грузчики, во* рочая ящики, бочки и тюки. Нагретая солнцем широкая палуба пахла смолой и рыбой.

Сиротка подогнал свою машину задом к самому обрыву, открыл борт и торопил грузчиков, подзуживая их:

— Эй вы, сеньоры! Кровь из зубов, а чтоб через пятнадцать минут машина была погружена. Мне тут с вами растабарывать некогда. Обо мне вся пресса гремит.

Грузчики беззлобно отругивались:

— Горячий больно, охолонь малость. Хрипишь уже, как пес.

— Это он чаю попил без шубы и простудился.

Пока грузили его автомобиль, Сиротка не утерпел,

сбегал посмотреть на новые машины, которые доставил катер. Шофер заглянул под капоты, погладил теплые рубчатые шины, пахнущие резиной, постоял на подножке, пытаясь рассмотреть оборудование щитка сквозь стекла кабины.

В полдень началась разгрузка второй баржи. На двух бульдозерах приехали Арсланидзе и Смоленский. Плотники расчистили в густых прибрежных тальниковых зарослях широкий проход, потом срубили прочный помост и перекинули его с обрыва на баржу.

Стальной трос натянулся рывком, стронул с места первый автомобиль, и он плавно сошел с палубы на помост, потом скатился на землю и остановился. Работая рычагами, Арсланидзе и Смоленский разворачивали бульдозеры на месте и выводили на берег все новые и новые машины. Вскоре восемь грузовиков, сияющих свежей зеленой краской, стеклами кабин и фар, выстроились в один ряд.

Труднее досталось стащить на берег новые бульдозеры. Пришлось работать сцепом. Но, даже спаренные вместе, бульдозеры Смоленского и Арсланидзе рыли гусеницами землю, тяжело всхрапывали от натуги.

Вечером одетый по-дорожному Галган стоял у катера, готовый отплыть в Атарен. Щегольское кожаное пальто коричневого цвета ловко охватывало его высокую фигуру. Хромовые сапоги, кожаный шлем, кожаные шоферские перчатки... Весь в кожаном, Галган казался огромным скользким червем.

С обрыва посыпались камешки. Галган поднял голову. Поскальзываясь на сырой глине, придерживаясь за ветки тальника, сверху спускался Арсланидзе.

Потерпев неудачу на радиостанции, удостоверясь в упорстве Норкина, Арсланидзе написал обстоятельное письмо на имя секретаря райкома партии Проценко, изложив в нем все события последнего времени.

Не обращая внимания на Галгана, Арсланидзе поднялся по трапу на катер, тронул за плечо моториста;

— Вот, дорогой, письмо в райком партии, Проценко. Очень важное. Будь добр, передай лично, пожалуйста. Сделаешь?

Моторист недовольно сморщил рябое безбровое лицо.

— В райком?.. Эва куда тащиться... Это от пристани через весь поселок киселя хлебать. А ежели на почту? Почта-то рядом.

— Не хотелось бы,— нерешительно сказал Арсланидзе.—Ну ладно,— сдаваясь, заторопился он, видя, что моторист морщится еще сильнее.— Только не забудь!

— Будь покоен. На почту отдам, руки не отвалятся. Ежели бы в райком, тогда, конечно... А на почту почему не отдать?

Арсланидзе успел спуститься по трапу, а моторист все еще рассуждал сам с собой:

— На почту — это можно...

Через полчаса катер отошел. Порожние баржи поднялись и легко колыхались на волнах, увлекаемые стальным тросом. Ровный стрекот дизельного мотора катера отражался от крутых берегов речки и многократно усиливался в вечерней тишине. Без малого половина населения «Крайнего» высыпала проводить первый катер. В толпе стоял и Арсланидзе.

Когда прииск скрылся из виду, Галган, который до того сидел на палубе, спустился в рубку к мотористу.

— Куришь, браток?

Галган раскрыл коробку дорогих папирос, щедрым движением поднес ее к лицу моториста. В воздухе повеяло тонким душистым ароматом отборного табака.

— Такие да не курить? — возликовал моторист и даже облизнулся.— Шутишь!

Черными, в мазуте, ногтями он выкатил из ряда одну толстую папиросу, бережно вставил ее в рот.

— Бери еще, у меня этого добра на неделю,— поощрил моториста Галган.

— О-о! Тогда еще угощусь. Спасибо, братка.

Вскоре Галган и моторист болтали как давнишние приятели. Коробка папирос целиком перекочевала в карман моториста.

— Как доберемся до Атарена,— рассказывал Галган,— первым долгом в райком пойду. Мне туда кучу писем надавали.

— Ну да? — оживился моторист.— И мне одно сунули. Слушай, сделай милость, захвати его с собой. Будешь в райкоме, отдашь Проценке.

— Портфель далеко заложил... Хотя ладно, давай, вот я его сюда, в бумажник...

На палубе Галган повертел письмо в руках, полюбовался на адрес, потом хладнокровно вскрыл конверт и погрузился в чтение. Дочитав последний листок, аккуратно сложил все листки вместе, тщательно подровнял. Плотная бумага сначала не поддавалась, потом с треском лопнула. Галган разорвал каждую половину листка еще начетверо, опустил руку за борт и разжал пальцы. Некоторое время клочки бумаги плыли по воде за катером, потом намокли и исчезли.

• Галган не знал, что за час до отхода катера к рулевому прибегала Нина Черепахина и теперь под синим кителем речника во внутреннем кармане хранился толстый пакет с актом обследования жилищно-бытовых условий горняков «Крайнего». Адресовался пакет начальнику санитарной службы управления.

4

— Клава, выдь на минуточку!

Смоленский просунул голову в окошечко кухни и нетерпеливо манил к себе Клаву.

Девушка сдвинула с огня огромную кастрюлю, в которой бурлил борщ, вытерла руки, о фартук и вышла в зал столовой. Кеша потащил Клаву за собой к двери.

— Куда ты меня тянешь?

— Идем, идем. Там еще ваш старшой подслушает.

На крыльце Смоленский остановился. В замасленном

комбинезоне, клетчатой кепке, уже утерявшей свой первоначальный цвет, он, как видно, пришел прямо с работы. На щеке свежий порез от бритвы, заклеенный бумажкой. В загнутых уголках большого рта, как всегда, насмешливая, улыбка. Но глаза светятся лаской.

— Тебе не надоело кастрюли ворочать?

— А что?

— Пришли новые бульдозеры. А машинистов нехватка. Хочешь научиться работать на бульдозере?

— Я? Ты с ума сошел, Кеша!

— Почему? У тебя отец экскаваторщик, а ты будешь на бульдозере. Семья механизаторов. Чем плохо? И Тарас одобряет.

— Что мне Тарас? — вспыхнула Клава.— У меня своя голова есть. Но как ты это, Кеша, вдруг... А потом, разве я смогу на бульдозере управиться? Машина большая, тяжелая. Закапризничает, что я с ней сделаю? А тут — знакомое дело.

— Ну да: ромштекс, бифштекс... А я думал, ты боевая. Чего трусишь? Отец поможет, я — на первое время. И ведь гордость — первая девушка на бульдозере во всем округе.