Вячеслав Тычинин - Год жизни

Вот уже третий день он терпеливо тянул за собой баржу, нагруженную в Атарене, а «Крайний» все еще был далеко. Вниз по Северной сплыли быстро, зато подъем вверх по Кедровке давался трудно. Встречное быстрое течение сопротивлялось усилиям дизеля, поглощало большую часть скорости, развиваемой винтом. Когда рулевой

смотрел на воду, обтекавшую нос катера, ему начинало казаться, что суденышко несется вперед с быстротой глиссера. Пенистые хлопья, ветки, пучки травы стремительно скользили вдоль бортов. Но стоило перевести взгляд на берег, и иллюзия исчезала. Деревья, прибрежные валуны отходили назад неторопливо, подолгу маячили за кормой, пока река не делала очередной поворот. Поворотам же этим не было конца. Иной раз катер петлял по часу, как заколдованный, вокруг одного и того же знака. Пирамида знака показывалась то справа, то слева, не удаляясь; река металась в долине, не желая течь прямо ни единого километра.

Час проходил за часом, а однообразие не нарушалось. Все так же усердно постукивал дизель. Синий дымок из выхлопной трубы стлался по воде и рассеивался в воздухе. Все такой же пустынной оставалась река. Только мерцавшие на ней во множестве солнечные блики да непрерывно изменявшиеся виды берегов оживляли картину. Солнце палило тайгу, так долго лишенную тепла. Кучевые облака дремотно нежились в небе.

Стоя на солнцепеке, матрос рассеянно поглядывал с высокого мостика баржи вперед, вяло перебирал рукоятки штурвала. Катер шел небольшим плесом. Нигде не замечалось косичек светлой мелкой ряби, предвестницы перекатов. Мурлыча песенку, матрос сдвинул на глаза бескозырку, с наслаждением поскреб ногтями потный затылок, потом приладил бескозырку на ухо и полез в карман за папиросами. Но на полпути рука остановилась, матрос неожиданно вытянул шею и замолчал. Что-то заинтересовало его. Далеко впереди перед катером в воде показалась черная точка. Она быстро увеличивалась в размерах, не похожая ни на корягу, ни на куст.

— О-эй, Тихон! — закричал матрос.— Гляди лево по борту.

Рулевой катера встрепенулся, тоже всмотрелся в даль.

— Медведь! Ребята-а, медведь!

— Где? Что? Врешь!

В одну минуту палуба катера заполнилась людьми.

Сидор Поликарпович Дубинский лежал на узенькой койке, заложив руки за голову, и скучающе глядел в потолок. Где-то рядом, у самого уха, булькала вода, надоедливо трещала выхлопная труба дизеля. Трехдневное плаванье "порядком утомило инспектора окружкома профсоюза. Даже мысли тянулись какие-то вялые, неинтересные.

В десятый раз вспоминался отъезд из Атарена в командировку. Председатель окружкома вызвал к себе в кабинет Дубинского. «Завтра на «Крайний» выходит катер. Поезжайте туда с ним. Разберитесь на месте толком— оттуда поступил акт, мне его переслали из санитарной службы управления. Вот, ознакомьтесь до отъезда. Обратите особое внимание на жилье, снабжение, работу магазинов, бани, столовой. Поговорите с местным врачом Черепахиной, секретарем комсомольской организации Смоленским. Они подписали акт обследования. Результаты проверки сообщите начальнику прииска, но фамилий ему, конечно, никаких не называйте — кто сигнализировал в Атарен...»

Дубинский перевернулся на бок, чтобы попытаться снова заснуть, даже закрыл глаза, но в это время над головой по палубе затопали, послышались крики. «Тонем!»— похолодел инспектор и пулей вылетел наверх.

То, что он увидел, сразу успокоило его. Катер продолжал идти, а слева от него, в каких-нибудь сорока метрах, впереди из воды торчала голова медведя. Злобно косясь на людей, столпившихся на носу катера, зверь усиленно загребал лапами, чтоб успеть пересечь дорогу судну и выбраться на берег.

— Ага-га-га! Ату его! Куси!

— Давай лодку, спускай!

— Он тебе шкуру спустит...

— Самопал тащи, живо!

Медведь наддал и начал уходить от катера, метя к берегу, но рулевой ловким поворотом штурвала отрезал зверю путь. Видя, что ему не успеть уйти, медведь повернул обратно на середину реки. В это время в руках двух матросов появились ружья. Прогремел первый выстрел.

Как всегда бывает в спешке, стрелки палили не целясь. Вода вокруг медведя вздыбилась фонтанчиками, но зверь продолжал уходить.

— Упустят, ах упустят! Бож-же мой!

— Колька! Черт, дурак! Да ты, никак, дробью палишь? Очумел, идол! Жаканы давай!

Наконец, по-видимому, одна пуля попала в цель. Медведь взревел, на секунду перестал месить лапами воду,

потом снова заработал ими, но медленнее. Течение подносило зверя все ближе к катеру. Рулевой еще повернул штурвал, и так удачно, что медведь^ ударился о борт. Ослабевший от потери крови и отчаянных усилий зверь царапнул когтями доски, глухо рыкнул, но в это время один из матросов выстрелил почти в упор в ухо, а другой накинул веревочную петлю на высунувшуюся из воды лохматую лапу таежного властелина.

Через несколько минут все кончилось. Матросы тащили вверх опутанную веревками тушу. Даже рулевой оставил свой пост и усердно помогал поднимать на палубу убитого медведя. Никем не управляемый катер описал дугу и ходко побежал к берегу.

Увлеченные вылавливанием трофея, люди опомнились, только когда катер с разгона врезался днищем в мель и все повалились от толчка друг на друга. Рулевой, стоявший у самого борта, упал в воду, но не успел испугаться, как почувствовал под ногами дно.

Медвежья туша уплывала вниз вместе с веревками. Катер стоял прочно, как на якоре. Равнодушная ко всему на свете, замерла на воде толстобокая баржа. Из-за лесистого хребта быстро выносились тревожные облака, застилая синеву неба. Ветер зарябил воду, погнал темную полосу по реке. Где-то в отдалении громыхнуло.

Надвигалась гроза.

2

На выразительном лице Смоленского изображались страдание и тревога. Шатров напряженно молчал. Нахмуренный, злой Арсланидзе работал быстро и точно, как знаменитый хирург. Короткие приказания следовали одно за другим:

— Торцевой ключ!

— Вороток.

— Отвертку!

Не глядя, лишь протягивая руку, в которую слесарь тотчас же вкладывал нужный инструмент, Арсланидзе освобождал головку блока. Час назад Кеша Смоленский прибежал в механический парк. Запыхавшийся, потный, не замечая того, что размазывает рукавом по лицу грязь, взволнованно рассказал:

— Только включил скорость, дал газ, слышу, в моторе— крак! Или поршень оборвался, или шатун, не иначе.

Заглушил — и сюда бегом. Что делать, Георгий Асланович? И ведь новый бульдозер!

Арсланидзе вызвал слесаря, распорядился захватить инструмент, и все трое помчались к промывочному прибору, нещадно подгоняя каурую кобылку.

Наконец головка снята. Открылись поршни, тускло мерцавшие нагаром.

Прибор стоял. Остатки воды, журча, стекали с колоды. Умолк деятельный шум электромоторов и транспортера. Рабочие обступили неподвижный бульдозер.