Вячеслав Тычинин - Год жизни

— Проверни мотор... Еще раз... довольно. Табак дело, Иннокентий: лопнул шатун,— отрывисто сказал Арсланидзе, все сильнее хмурясь.— А того хуже — успело задрать зеркало цилиндра. Придется мотор снимать и гиль-зовать. Вины твоей нет — заводской дефект сборки. Но нам от этого не легче.

— Значит...— Шатров вопросительно придвинулся к Георгию. Вместе с ним качнулись на шаг и рабочие.

— Значит, на пять дней, если не больше, прибор стал. Готовых гильз нет. Надо точить. Да еще как удастся запрессовать...

Шатров невольно схватился за голову.

— Георгий, это невозможно! План завалим!

— Ничем не могу помочь, Алеша. Все бульдозеры расписаны по приборам. Будь у меня оборотный мотор в сборе, другое б дело... Ставь рабочих на тачки.

— Да ведь это все равно что ложкой море черпать! Сколько полтора десятка человек наковыряют?

— А что делать?

Арсланидзе ушел распорядиться о доставке аварийного бульдозера в мастерские. Смоленский начал разбирать мотор, чтобы не терять ни минуты. Шатров повернулся к рабочим:

— Все слышали, товарищи? Временно переходим на ручную подачу песков. Другого выхода нет. Все за мной — за трапами и тачками.

На полпути к конторке участка Шатров встретился с Тамарой. В сопровождении рабочего, вооруженного лопатой и лотком, одетая в спортивные шаровары и легкую куртку, она поднималась на гравийный отвал.

— Алексей, ты далеко? И рабочие с тобой... В чем дело? Прибор остановился? А я к вам направлялась, опробовать содержание золота в песках.

ЗЮ

Шатров рассказал о происшествии, со смутной, неопределенной надеждой глядя на Тамару. Тугие косы, уложенные венком на голове, делали лицо женщины продолговатым. Смуглая кожа отливала здоровым румянцем. .Черные глаза участливо смотрели на инженера.

— Вот идем за тачками,— закончил Шатров.

— Да-а, плохо. Вот если... Нет, вряд ли получится, а впрочем... Ладно, попытка не пытка,— решительно тряхнула головой Тамара, отвечая своим мыслям.— Вы давайте тачки, инструмент, а я побегу к Марфе Никаноров-не. Попробуем с ней поднять женщин. Сумели ж мы заготовить лес! Правда, здесь потруднее, а все же...

...После сытного обеда Лаврухина одолевала отрыжка. Солнце слепило глаза. Соленый пот струился по лицу, чесалось сразу в десяти местах. Но Мефодиц Лукьянович упрямо карабкался на сыпучий отвал. Возле мастерских он встретил трактор, тянувший на буксире бульдозер Смоленского, и теперь торопился к промывочному прибору, чтобы покуражиться там, показать себя, а главное — вставить шпильку-другую этому гордецу Шатрову.

Однако, еще не добравшись до прибора, Лаврухин приостановился в изумлении. Отсюда виднелась одна лишь макушка прибора, но Мефодий Лукьянович отчетливо различал воду, падавшукнс колоды, движущуюся транспортерную ленту. «Что за дьявольщина?» Лаврухин преодолел еще один земляной хребет, насыпанный экскаваторами, и затоптался на месте, ошеломленный.

Обширный полигон был усеян женщинами. Красные, серые, черные юбки, блузки, платки пестрели и двигались всюду. В разных направлениях пролегли дощатые трапы. Женщины катили по ним тачки с песком и опрокидывали их над бункером. Лишь кое-где виднелись рабочие. Они совсем терялись в общей массе женщин. Прибор работал.

3

Стальные цепи натянулись, мотор повис в воздухе над . бульдозером и поплыл в сторону.

— Как морковку выдернули,— удовлетворенно заметил механик.

Смоленский ничего не ответил, проводил мотор грустным взглядом. Надо же быть такой беде! Уж он ли не лелеял свою машину, не обхаживал ее, словно это был не

могучий гусеничный трактор, а хрупкая «Победа»,— и на тебе! Проклятый шатун! Не перевелись еще, видно, даже на таких заводах бракоделы.

— На сегодня шабаш,— сказал механик.— Иди отдыхай. Завтра начнешь проверять ходовую часть. Пока-то тебе гильзу выточат...

На глаза Кеши плотно легли чьи-то ладони. Какой это дурак задумал шутить, когда у человека на сердце кошки скребут! Смоленский вскипел, рванулся...

— А, это ты, Виктор!

Перед Смоленским стоял улыбающийся Сиротка. Но улыбка тотчас сбежала с его лица.

— Ты что, Кеша?

— Да вот... Лопнул шатун. Задрало цилиндр.

Опытному шоферу не нужно было пояснять значение

поломки. Сиротка понимающе свистнул.

— На неделю?

— Обещают за три дня загильзовать мотор,— неуверенно ответил Смоленский.

— Брехня! — авторитетно определил Сиротка.— Верная неделя. А ты не убивайся, Кеша. Пойдем ужинать.

В столовой Сиротка налил себе и Кеше по объемистой стеклянной кружке пива.

— Не люблю я его, горькое,— поморщился Смоленский.

— Это спервоначалу,— убежденно сказал Сиротка,— а потом понравится.

Виктор считал своим долгом утешить товарища и поэтому усердно угощал его пивом, сыпал анекдотами. К концу ужина Смоленский и в самом деле немного приободрился. Поломка не казалась уже такой катастрофической. Еще будет время подналечь, когда бульдозер выйдет из ремонта. Самое тепло еще впереди.

После ужина Смоленский хотел идти спать, но Сиротка, верный своему намерению не оставлять сегодня Кешу одного наедине с грустными мыслями, упросил его вместе сходить к Охапкину.

— Мы к нему от силы на полчасика,— горячо говорил Сиротка.— Такой славный старик! Я и не думал. А ты, кстати, все равно сейчас безработный.

— С чего это тебя к. Охапкину вдруг потянуло, Витя?— улыбнулся Кеша,—И кому бы врал! Будто я не знаю, что к Дусе направляешься.

— Клянусь, к старику! — отводя глаза, фальшивым голосом побожился шофер.

У Охапкнных дома оказался один лишь хозяин. Сиротка разочарованно обежал глазами комнату, сунул нос за ширму и приметно завял. Но повернуться и сразу же уйти все-таки постеснялся, затеял разговор о доставке дров на участок. Пока Сиротка разглагольствовал о своей готовности днем и ночью возить дрова участку Охап-кина, хозяин, добродушно посмеиваясь, проворно накрыл на стол.

— Мы только что поужинали, Емельян Иваныч,— попробовал протестовать Смоленский,— не хлопочите.

— Небось от чашки чаю брюхо не лопнет,— возразил Охапкин.— Демьяновой ухой кормить не стану, не бойтесь, но уж раз зашли на огонек, милости прошу к столу.

Смоленский встречался до сих пор с Охапкиным только на участке и теперь с любопытством наблюдал, как меняется человек дома. На участке с лица Охапкина не сходило выражение приниженности, какой-то растерянности. Он как будто поминутно опасался всевозможных бед. Здесь же, дома, одетый в просторный длинный халат, Емельян Иванович казался уверенным в себе, солидным, даже словно бы выше ростом. Ловко, но без спешки передвигающийся по комнате, радушный хозяин, он ничем не напоминал сейчас робкого начальника участка.

За чаем разговор перешел на соревнование.