Насирдин Байтемиров - Сито жизни

— Не горюй, джене, я не дам тебя в обиду. Пусть болтают, а ты не слушай их, делай по-своему. Когда подрастут четверо твоих сыновей, они превратятся в четырех тигров. Если гора видна, значит, она уже недалеко… не успеешь оглянуться, как они станут взрослыми. Знаешь, чего я только не перевидел, пока отец мой был на войне… И все трудное ушло, точно грязь, смытая с рук… Когда я был маленьким мальчиком… о, если говорить, слов наберется много, и они многое могут, слова, — но только энергия побеждает все, джене! Когда твои четыре сына, точно четыре крепости, поднимутся вокруг тебя с четырех сторон, посмотришь, как заговорят те, которые сейчас отворачивают носы!

Слова Мамырбая «я не дам тебя в обиду» молодка восприняла по-своему, как ей желалось, и обрадовалась, хоть и не показала виду. Решила, что все-таки Мамырбай не рискнет расстаться с женой брата. Да и родители его скажут свое слово. Сзади — юноша не видел — любовно окинула взглядом его красиво посаженную голову, широкие плечи — всю его крепкую, статную фигуру. Уже второй год, с тех пор, как Мамырбай из подростка превратился в молодого джигита, у Маржангуль была своя сокровенная тайна: она любила Мамырбая. Да, началось все еще при живом муже, его брате, хотя никто ничего не знал и не подозревал. В прошлом году она даже заболела, пожелтела вся от сдерживаемого сердечного влечения. Показывалась разным врачам, обращалась и к знахарю — ничто не помогло. Постепенно, когда Мамырбай уехал в город и ее тоска чуть унялась, болезнь прошла. Сколько ругала себя Маржангуль, сколько жалела… что ж это такое — любить деверя при жизни мужа, его брата. И все же не могла отвести от него глаз. Домашние не придавали этому особого значения, объясняя все ее почтительным родственным уважением к деверю. Теперь же, когда умер Калматай и открылась возможность соединить свою жизнь с жизнью Мамырбая, молодая женщина надеялась на счастье, надеялась, что, как бы там ни было, старуха и старик постараются обручить ее с Мамырбаем. Потому и прихорашивалась, оттого и помолодела. Когда услышала, что Мамырбай закончил учебу и скоро приедет, с утра до вечера смотрела на дорогу, дни превратились для нее в месяцы, месяцы — в годы. Стала заботиться о том, как выглядит, начала ухаживать за лицом, раздобыла лучшие кремы и пудру. Не показывая ничего свекрови и свекру, возилась с косметикой — обычно, когда уходили в горы, то за дровами, то за отарой. В общем, готовилась к встрече, готовилась покорить, очаровать, увлечь. Прежде не обращала внимания на две родинки на правой щеке, но с недавних пор чуть подкрашивала их карандашом, добиваясь лучшего эффекта. Ее высокий рост, стройность, легкость и гибкость, ее красивое лицо, глаза с поволокой, будто у раненого архара, — все это с недавних пор стало нравиться не только другим, но и ей самой. Ей казалось, что при ее-то наружности не найдется человека, который не заинтересовался бы ею, а увидевший впервые так и будет кружить возле нее. Некоторая отчужденность Мамырбая, его видимое равнодушие казались ей просто кокетством, игрой. Все равно он будет в ее руках, достанется ей — даже не заметит как. К чему скрывать, в мыслях Маржангуль уже лелеяла джигита, обладала им, ревновала.

Уже сейчас она перебирала имена возможных соперниц, припоминала, как выглядят. Большинство из них — незамужние девушки. Однако которую бы ни представила себе, морщилась недовольно — в каждой находила хоть маленький, но изъян, пустячный, да недостаток. Ни одну из них не могла поставить вровень с собой. «Да, видно, счастье раскрывается для меня, сбывается мое желание… Кого найдет лучше меня! Ладно, пусть женится на девушке… Да разве она сравнится со мной в работе? Теперешние девушки разве станут, как я, собирать кизяк в горах? Наоборот, пошлют его самого, дав в руки мешок. Они ведь даже не захотят принести воды за три шага. Посмотрю, как он будет счастлив с девушкой, если она будет тупо пялить на него глаза и твердить — купи мне шелка, подай бархату, то мне нравится, а это нет… Да, тогда он будет как верблюд на поводу. Дай аллах ему именно такую девушку в жены. Увидеть бы мне его совсем отчаявшегося тогда, а? И встретился бы он мне однажды худой, изможденный, несчастный — а я, ослепительная, шла бы по дороге навстречу… Нет, он так не поступит, не глупый ведь — есть же голова у парня. А если он и заупрямится, так на тот случай родители рядом. Если они разбушуются, с ними не справятся и десять человек. Они ко мне благоволят, непохоже, чтобы согласились выпустить меня из рук. Ладно, ладно, не торопи события, Маржангуль, недолго осталось ждать, сбудутся твои желания», — успокоила она себя. Улыбаясь своим мыслям, она поглядывала на Мамырбая с чувством собственника — и наслаждалась этим чувством. Затем убыстрила шаги, голос ее зазвучал еще нежнее:

— Хорошо закончил, наш сын? Сколько ребят окончило учебу?

— Много.

— Они все, как ты, вернулись в аил, или один-два остались в городе?

— Остались, которые пожелали.

— Хорошо, что ты вернулся. Чем в городе лучше? Да еще и твой бедный брат покинул нас…

Мамырбай не обратил внимания на ее слова, не придал им значения, а между тем в них содержался прямой намек… И чем дольше он молчал, тем больше успокаивалась Маржангуль, по-своему довольная его неразговорчивостью. Не может же быть, чтобы он не понял, что именно она хотела сказать последней фразой: «Суждено тебе заботиться обо мне, воспитывать моих детей». Конечно, понял, поэтому и молчит… Если суждено, то покорится. «Покоришься еще, молчи не молчи. Посмотрим, каменное ли у тебя сердце, — посмотрим, когда я с утра до вечера стану кокетливо вертеться перед тобой. Хоть и стараешься вроде бы избегать меня, но посмотрим, посмотрим, как твое сердце заставит тебя потерять рассудок, как будет дрожать все твое сильное тело. Если пожелаю, кому захочу вскружу голову, любому, и еще более крепкому, чем ты», — говорила себе Маржангуль.

Тут прямо перед ними вверх по склону побежала, посвистывая, горная куропатка, и ее одинокий голос удивительно гармонировал с зеленым склоном, ничего не нарушал в нем, не тревожил. Самый ловкий человек не способен догнать ее, когда она, опустив к земле голову, начинает стремительно подниматься по склону. Мамырбай заметил куропатку, остановился посмотреть на нее.

— Какая красота! Одно то, что она бегает здесь, уже прекрасно!

Маржангуль показалось, что Мамырбай говорит не о куропатке, совсем иное имеет в виду, намекает на их случайную встречу. Потому и ответила обдуманно, с потаенной мыслью:

— Она каждый год выводит здесь птенцов. Здесь же учит их летать, и они летают с того склона на этот, а потом с этого склона — обратно. И летом и зимой не покидают родное ущелье. И птица, и животное, и человек — все, оказывается, скучают по воздуху родного края. Земля, где я родилась, для меня золотая. Посмотри, как прекрасно здесь, какое приволье! Чувствую: если меня хоть на день оторвать от этих мест — умру от тоски.