Анатолий Липицкий - Пересечения

Рогачев мельком глянул на неутомимых бегунов, промчавших своих хозяев от Кавказских гор к московским улицам, и вошел в просторный холл, отделанный в стиле модерн.

У окошка администратора стояли несколько молодых джигитов, блистая смуглым загаром, бриолином на озорных усиках и густых прическах, лаком английских и итальянских штиблет на высоких каблуках, застежками-молниями на многочисленных карманчиках курток и брюк.

— Нам переночевать с ребенком, завтра самолет… — Владимир Борисович пошел напролом к цели, пробиваясь к окошку, за которым стояла, лицом к нему, молодая симпатичная администраторша.

Удивленно подняв шелковые ниточки бровей, хозяйка откинула узкой холеной ладонью пышный локон со щеки, приоткрыла отретушированные полные губы, сказала:

— У нас гостиница для интуристов.

Рогачев сунул руку в карман, нащупывая свой паспорт, еще не зная, что говорить, как объясняться с этой красавицей.

За спиной раздался тихий смех. Рогачев не выдержал и оглянулся. Из кабины лифта выходили чернявенькие, носатенькие, узколицые южанки, молодые, веселые, беззаботные. Парни колыхнулись от стойки навстречу им. Быстрая гортанная речь, смех, довольные и надменные мужские лица, покорные движения женщин. Одна юная дочь Кавказа оказалась без напарника. Рогачев снова повернулся к окошку администратора. Там оставался один из джигитов. В руке он держал бумажник, небрежно, равнодушно, не прячась, словно содержимое не представляло никакой ценности.

Уезжая в отпуск на пять месяцев за три проработанных года, Рогачев получил в кассе бухгалтерии своей электростанции три с половиной тысячи рублей — отпускные и оплату проезда. Это были большие деньги. Заработанные нелегким трудом в условиях почти предельных.

В бумажнике молодого южного красавца, только что расплатившегося за что-то с администратором, туго упакованные зеленые полусотенные и коричневые сотни презрительно брызнули в глаза северянину. Насмешливые глаза парня скользнули по мешковатой фигуре завоевателя Арктики, и бумажник захлопнулся и скрылся в кармане куртки. Обняв свою подругу, южанин повел ее к выходу.

— Я с ребенком, мне на одну только ночь, — сказал администраторше Рогачев, снова запуская руку в карман пиджака и вынимая свой паспорт с чукотской пропиской и отпускным удостоверением, со скромными деньгами, которые не имело смысла здесь показывать.

Юная распорядительница оторвала от закрывшейся за джигитами двери мечтательный взгляд, в котором были пальмы, пляжи, мандарины и деньги, сказала сухо:

— Мы работаем с интуристами.

Рогачев почувствовал, как негодование и горечь поднимаются к горлу;

— Кавказ — это разве заграница?

— Не хулиганьте, гражданин! — голос у администраторши стал властным и не терпящим возражений. — Не мешайте работать…

Рогачев вышел из гостиницы под вечернее московское небо, и ощущение щемящей досады и обиды не покинуло его. Что же делается, спрашивал он себя. Что же это делается? Неужели так сложно, неужели так трудно навести порядок в этом? Что же это делается по всей стране с гостиницами? Два с половиной рубля за койку берут с отдыхающего частники в Крыму и на Кавказе. Худо-бедно — месячный доход семьи, сдающей койки десятку дикарей, поселившихся в комнатах двухэтажного замка, достигает семьсот пятьдесят рублей. Сезон на юге — полгода, следовательно, ясак от орды, желающей дышать воздухом Черноморья и обгорать под живительным солнцем, жевать зелень и пить бодрящую влагу с виноградных плантаций, равен всей сумме отпускных, заработанных за три года вкалывания на Севере. Арифметика простая: доход некого южанина в «надцать» раз выше дохода северянина. Причем цена этому доходу на юге ничтожная, а на севере за него нужно отдавать нервы, здоровье, молодость, жизнь.

Что же делается с гостиницами, говорил сам себе Рогачев, если ни в одном городе нельзя быть уверенным в том, что ты, заплатив свои трудовые, горбом твоим заработанные рубли, получишь кровать и тумбочку хотя бы в многоместном номере, прокуренном и пропитанном ароматом немытых тел, недопитых бутылок и невыстиранных носков? Что же это делается в нашей хваленой сфере обслуживания? Кого она обслуживает, эта сфера? Интуриста?

Пятиэтажный блочный дом при современной строительной технике, от нуля и до сдачи, можно отгрохать за два месяца. И поселить в нем полтыщи народу. И брать с них по два с половиной целковых ежедневно. Значит, через полгода дом начнет давать прибыль. И будет давать ее ежегодно пятьдесят лет.

Что в этой арифметике не так? Что в ней не подходит для сферы обслуживания, для работников Госплана? Почему болгары и румыны сумели сложить два плюс два и настроить на черноморских пустырях сотни домов-гостиниц, получив новую статью дохода в государственном бюджете, а мы отдаем частнику, грабителю, бездельнику миллионы рублей?

На два месяца притормозить финансирование убыточных строек, не осваивающих средства, отдать эти деньги на сооружение гостиниц по всем городам Союза — конечно, в первую очередь там, где они дадут хорошую прибыль. Повысить плату за гостиничный номер, чтобы меньше шатались бездельники. И решить проблему. Это же у нас, в плановом хозяйстве. Почему же мы этого не делаем?

— Ну что? — Светлана спрашивала просто так, ибо ответ был ясен.

Рогачев проводил взглядом рванувшуюся с места «Волгу», битком набитую усатыми и загорелыми молодыми людьми, и сказал:

— Поехали в «Южную».

Четкое тиканье счетчика утонуло в урчании двигателя. Машина выкатилась на проезжую часть Ленинского проспекта, пристроилась в среднем ряду и легко пошла в гору, преодолевая затяжной подъем к пересечению с Университетским проспектом.

Ночь наступила быстро, еще по-летнему. Горели оконные квадраты в домах, ветки деревьев мелькали черными переплетениями на фоне квадратных глазниц. Фонари уличного освещения струили на асфальт проезжей части неживой, нереальный свет. Потоки машин шли с зажженными подфарниками, краснели круглыми, квадратными и овальными габаритными огнями, а перед пешеходными переходами и перекрестками ярко вспыхивали сигналами торможения.

Качаясь, проплыл справа атом мира на крыше магазина «Изотопы», трамваи и машины стояли на широкой полосе проспекта, дожидаясь разрешающего сигнала.

Такси подъехало к развороту, вышло в первый ряд обратного потока и подкатило к флагштокам перед гостиницей «Южная».

— Папа, я с тобой, — жалобно попросил Димка.

— Я быстро, сынок.

— Возьми меня, ну, пожалуйста, на!

— Возьми ребенка! — выстрелила Светлана.

Владимир Борисович помог сыну выбраться из машины, поправил воротник демисезонного пальто на нем, взял за руку и повел к подъезду. Димка споткнулся о что-то в темноте и свалился на асфальт. Кряхтя, поднялся, не хныча.