Николай Яккола - Водораздел

— У вас уже все снопы свезены на прясла? — спросил Хилиппа, заметив Хуоти.

— Нет, не все еще.

— Приходи… Я дам тебе лошадь, чтобы не на руках носить их, — сказал Хилиппа и пошагал к дому. Он шел и думал о Тимо. Может быть, и он вернется домой вот в таком зелено-желтом мундире? Хилиппа так ничего и не знал о судьбе старшего сына.

Едва успели отправить пленных за границу, как в деревню прискакал гонец. Торопливо соскочив с седла и привязав взмыленного коня, он влетел в школу, где солдаты как раз обедали, и, не переводя дыхания, объявил, что капитан Куйсма приказал всем немедленно отправиться в Вуоккиниеми. Там в любую минуту можно ожидать решающего боя, в котором финский солдат может показать свою доблесть.

— Д-д-д… — начал фельдфебель.

— Ну и горло у нашего Ости. Такая длинная шея, что каша еще до брюха не добралась, — с серьезной миной произнес Рёнттю.

Остедт побагровел и гаркнул:

— Смирно!

Рёнттю лениво поднялся и вытянулся с ложкой в руке.

— Разрешите обратиться? — спросил он с ехидцей.

Фельдфебель окончательно рассвирепел.

— Д-д-д…

И полез за маузером.

— Перкеле! — выругался Рёнттю. — Ты за пушку не хватайся, она, глядишь, и выстрелит невзначай.

— Придется и мне перкеле вспомнить, хотя я и верующий, — сказал Эмели и выхватил из рук фельдфебеля оружие. — Мы не хотим возвращаться домой с головой под мышкой. Хочется, чтобы она осталась на плечах, раз до сих пор сохранилась в целости.

— Д-д-да вы что, бунт-т-товать?

— Мы пришли сюда добровольно и имеем право уйти отсюда добровольно, — заявил Рёнттю. Он высказал вслух то, что давно зрело в сознании рядовых солдат экспедиционного отряда.

Остедт стоял растерянный и беспомощный. Связному, прискакавшему за помощью, хотелось крикнуть этим солдатам, что они просто трусы, но он сдержался и сказал устало:

— Неужели вы оставите в беде своих боевых товарищей?

Это подействовало. Солдаты успокоились. Эмели вернул фельдфебелю маузер. И мятеж пирттиярвского гарнизона на этом кончился. Оставив Рёнттю, Эмели и еще двух наиболее истосковавшихся по дому солдат нести караульную службу в деревне, Остедт с остальными своими людьми поспешил в Вуоккиниеми, «показывать доблесть финского солдата».

Известие о том, что руочи куда-то поспешно ушли, еще больше усилило напряженность в деревне. Всем было ясно, куда и зачем они поспешили. К их далекой лесной деревушке приближалась война. Четыре года она бушевала где-то вдали от них, а теперь шла к ним. Пирттиярвцам было не до жатвы. Люди сидели по домам, по вечерам сходились в чью-либо избу повздыхать, погадать, что же с ними теперь будет.

— А-вой-вой, — причитала жена Хилиппы, зашедшая к соседям покоротать тревожный вечер. — Наступает то время, о котором в библии говорится.

Доариэ молча штопала носки сыновей, никак не реагируя на сетования Оксениэ. После смерти дочери у нее было такое подавленное состояние, что ей было все равно, будет конец света или нет.

— Людям бы надо быть теперь друг к другу добрыми, — продолжала жена Хилиппы, не отрывая от хозяйки сосредоточенного взгляда.

Доариэ прервала штопанье и взглянула на гостью.

— Люди всегда должны быть добрыми, — тихо сказала она.

В сенях послышались торопливые шаги. Вошла Паро.

— Из риги такой дым валит, точно при пожаре, — сказала она, переступив порог.

— А-вой-вой! — заволновалась Доариэ. — Хуоти, сбегай, посмотри, уж не горит ли в самом деле.

Доариэ попросила у Хёкки-Хуотари разрешения обмолотить в их риге немного ячменя: у них мука была уже совсем на исходе, и надо было приниматься за хлеб из нового урожая. Хуотари разрешил — свой они уже обмолотили.

— Осталась ты без помощницы, — сказала Паро, когда Хуоти ушел.

— Да, — вздохнула Доариэ.

— Хуоти-то уже в том возрасте, что мог бы и невестку привести в дом, — продолжала Паро.

Она давно мечтала, чтобы Хуоти посватался к их Иро.

— Успеет, — ответила Доариэ, поняв, куда гнет соседка. — Молодые они еще.

— Хорошо им сейчас вдвоем в риге, — зашептала ей на ухо Паро. — Иро там картошку печет. Испеченная в золе картошка такая рассыпчатая, вкусная…

— Да ну тебя, Паро, — прервала ее Доариэ, усмехнувшись впервые после смерти дочери.

Нет, она ничего не имела против Иро. Правда, Наталия ей больше нравилась. Она такая стеснительная, всегда готова помочь. Пусть Хуоти сам выбирает.

Когда Паро ушла, жена Хилиппы сказала:

— Давеча Хилиппа говорил, чего это Доариэ стесняется… Могла бы она и в нашей риге… Как и раньше.

Доариэ молчала. Что она могла сказать? Пусть Поавила сам решает…

Рано утром, когда Доариэ и Хуоти пошли с ушатом за водой на деревенский колодец, Доариэ вдруг показалось, что откуда-то со стороны погоста слышатся далекие выстрелы. Утро было тихое и ясное, но вряд ли выстрелы могли донестись с самого погоста. Туда как-никак от Пирттиярви целый день пути, даже если шагать торопко. Может быть, стреляли где-то ближе? А может быть, только почудилось?

— Опять, — сказала Доариэ встревоженно.

Они одновременно подняли коромысло с ушатом. Доариэ шла позади, придерживая рукой ушат, чтобы вода не выплескивалась.

Микки с утра ушел проверять силки и пробыл в лесу до полудня. Домой он шел радостный — в кошеле у него было два рябчика и большой тетерев. Но когда Микки вышел на обрывистый берег реки, его беззаботная веселость сменилась тревогой, и остаток пути до дому он чуть ли не бежал.

— Идут, — выдохнул он, влетев в избу.

Мать и брат даже не спросили Микки, кто идет. Они это поняли сразу по его испуганному виду.

— А-вой-вой! — запричитала, засуетилась мать. — Прячьтесь скорей в подполье.

Но они не успели спрятаться — около дома уже появились финские солдаты. Они прошли через деревню, не заходя в избы. Следом за ними появились люди в гражданской одежде. Они гнали взмыленных лошадей, с трудом тянувших волокуши с ранеными. Лежавший на одной из волокуш был с головой накрыт окровавленной, забрызганной грязью простыней.

Когда отступавшие белофинны прошли через деревню, Хуоти решил наносить дров в ригу. Накладывая дрова, он заметил какого-то человека, шедшего к деревне от речки. Человек был без шапки, шел, с опаской озираясь, и выглядел еще более утомленным, чем только что прошедшие через деревню финны.

Хилиппа Малахвиэнен тоже наблюдал из окна своей избы за этим путником. Еще издали он узнал Сергеева. Сначала Хилиппа хотел куда-нибудь уйти, чтобы не встретиться с ним, но потом все-таки вышел во двор.

— Заходи, — крикнул он, когда Сергеев поравнялся с его домом.

Вид у Сергеева был довольно жалкий. Он так запыхался, что не мог слова вымолвить, махнул лишь рукой: мол, некогда ему. Отдышавшись, Сергеев спросил: